20 декабря в СК «Олимпийский» большим двухчасовым концертом «Сплин» представит свой двойной альбом «Резонанс». Корреспондент «Известий» встретился с лидером группы Александром Васильевым.
— «Сплин» никогда не был легковесной командой, но двухчастную глыбу выдает впервые. Откуда у вас такая страсть к монументальным формам?
— Всё очень просто. Когда мы только начали работу и набросали плей-лист из новых песен, я тут же понял, что это — «двойник». При том, что многих текстов еще не было в природе. Позапрошлой осенью мы уже знали, что в один альбом не уместимся, и об этом объявили. Когда первая часть была закончена, я в неком раздрае стал писать вторую. Очень важно было, чтобы рядом не оказалось двух похожих песен. Хотелось, чтобы слушателя бросало из стороны в сторону.
— В какой степени такая эквилибристика связана с вашими сегодняшними музыкальными пристрастиями?
— Они не сильно изменились. Меня всегда интересовал инди-поп и всё, что происходит на стыке классической музыки и авангарда. Классическую музыку в чистом виде мне слушать не очень интересно, а авангард — сложно. Зато когда они взаимодействуют, то всё получается как надо. Например, как это делали «Аквариум» с Курехиным. Вот, наверное, такая «странность» мне интересна. Она есть у БГ, есть у Лени Федорова. А новой музыки я слушаю не так много. Не часто появляется что-то интересное.
— Вторая вечная для вас категория — родной Санкт-Петербург, но сейчас он у вас выглядит немного другим. В ваших отношениях что-то изменилось?
— Здесь всё, как в музыке — на стыке классики и авангарда. До центра нам добираться минут 20. Здесь нет жилых домов выше двух этажей и ничто не заслоняет тебе горизонт. Нет этих пробок-парковок, это совсем другой мир. Все эти городки в нескольких километрах от крупных городов с населением около 30 тыс. жителей не провинциальны. Они феноменальны. Они пустынны и по-настоящему элитны. Я устал от всех проявлений городской суеты. Да еще и возраст такой, что хочется уединиться и спокойно записываться, репетировать.
— В одной из песен вы говорите, что мир стал вам тесен. На каком уровне?
— На любом. На личностном, на общественном. Очень много увидено на одном из уровней, надо переходить на другой.
— У вас не ощущения, что публика, если судить по фанатским форумам, не всегда находит в ваших песнях то, что вы в них вкладывали?
— Автора должно беспокоить только следующее произведение, а не то, как люди отреагируют на вещь, которая уже спета и выпущена. То есть критика, безусловно, важна и должна учитываться, но разбираться в том, кто и как воспринял? Не вижу смысла тратить на это время.
— Как считаете, ваша нынешняя публика в целом не отличается от вас, 20-летнего почитателя питерского рока? Иными словами, ваш месседж достигает цели?
— Да никто ни от кого не отличается. Все внуки похожи на своих бабушек. Конечно, мир имеет тенденцию к ускорению — образа жизни, мышления, работы. Темп ускорился. Все хотят что-то сделать. Люди во все времена ждут месседжа, и им всё равно, какой это жанр. Они идут к человеку, который в данном случае свой месседж воплотил через рок. Я тоже жду месседжа. Вот осенью скачал новый альбом Трики Adrian Thaws: первая, вторая, третья песни... А в седьмой вдруг неожиданно тот самый месседж. Именно мне! Стал слушать с седьмой песни, потом мне открылись остальные, и стал понятен весь альбом.
— Возвращаясь к альбому. Если раньше у вас в песнях было много обращений к Востоку — как текстовых, так и мелодических, то сейчас вас явно тянет на Запад.
— Ну, в мире увлечение Востоком началось в 1950–1960–х, когда туда двинулись европейцы и американцы. В тот момент Индия, да и весь Восток стали значительно ближе. У нас были и Рерих, и Блаватская, пусть и много лет назад. Вообще для питерских людей это характерно, и я не знаю ни одного петербуржца, не пережившего увлечения Востоком. У нас это часть самообразования. Будь это йога, индийская философия, теория или практика. Возможно, всё это всплывет в песне «Симфония», ее размеренности и позитиве. Или в песне «Исчезаем в темноте» — в понимании, что все мы исчезнем: об этом говорится в мажоре, со спокойствием. Так что Восток внутри, а Запад снаружи — в исполнении, инструментах, уровне записи.
— Но в песне «Шахматы» этого спокойствия нет.
— Это песня о людях, которые поняли, что игра против них ведется не по правилам. Люди из разных времен и областей. Я чувствую, что песня назрела, достойна публикации и она публикуется. Как это повлияет на отношение к группе? Это судьба, а от судьбы не уйдешь. Все-таки этот альбом — сочетание лирики и «жесткача». И если на нем будет одна лирика и патока, то что это за альбом?
Вообще, когда я начинаю писать песню, то никогда не знаю, чем она закончится. Любой альбом — путешествие, как и любое произведение искусства. Наверное, в первую очередь это касается книг. Если книга интересная, ты начал ее читать, вошел в сюжет, зацепился и уже не можешь остановиться. Искусство — всегда путешествие во времени, путешествие внутрь себя, в свои эмоции.
— После нескольких корректировок состава «Сплин» приобрел стабильность. Можно ли считать, что сейчас с вами люди, с которыми вы на одной волне?
— Именно так и есть. Самое большое богатство — это музыканты, любому из них я могу позвонить в любой момент и договориться на запись, да и вообще на воплощение любой музыкальной идеи. Еще у нас железное правило — мы берем к себе только друзей. Не хочется тратить время на притирки к новому человеку, а все наши — проверены. Это и духовики «Ленинграда», и струнники из «Наутилуса Помпилиуса».
Гребенщиков говорил 30 лет назад: «Аквариум» — это образ жизни». В первую очередь важен дух, понимание того, что ты не занимаешься музыкой, ты живешь ей. У нас многое в жизни крутится вокруг нашей питерской студии «Добролет», там параллельно могут записываться сразу несколько коллективов. Это наша маленькая Калифорния, хотя и находится в бывшем советском ДК. Это величайшее состояние. Я ненавижу профессионалов, которые приходят в студию, отыгрывают по нотам и уходят. Важна творческая атмосфера.
— Концерт позиционировался как подведение итогов. Надеюсь, речи о распаде нет?
— Ну что вы, конечно, нет. Тут имеется в виду совсем другое. Этот состав собрался где-то пять альбомов назад. Новые песни рождались очень быстро. Может быть, наша стилистика на протяжении нескольких альбомов не сильно менялась, но это потому, что всё это время я был в центре какого-то чудесного потока и мне не хотелось останавливаться. Сейчас я чувствую, что пришло время меняться. Ребята останутся те же, но мы абсолютно изменим подход. До того у нас всегда были живые инструменты, возможно, дальше попробуем делать компьютерную музыку.
Я не хочу соответствовать никаким стандартам, тех же Radiohead, лидер которых Том Йорк перешел на драм-машины и звуки, зашитые в компьютер. Мне нравится вырезать из чужой музыки и чужих шумов сэмплы. Максимально их искажать по тональности, сжимать и разжимать, менять характер звучания. Перекомпилируешь скрип двери с сербским хором, запущенным в обратную сторону, и возникают чуть ли не потусторонние голоса, поющие из рая. А если на этот фон наложить стихотворение, то получится законченное произведение.
— Почти параллельно с альбомом в интернет была выложена ваша поэма «Павловск».
— Она появилась абсолютно неожиданно и мимолетно, буквально за два дня. Я очень много бывал в этом удаленном парке и очень его люблю. Написал текст, записал — и выложил в интернет. Да, пожалуй, здесь тот же стык жанров и веков. Жанр — поэма XIX века — при помощи itunes, изобретения XXI века, выложена в интернет. Для меня это новый арт-объект, и я радуюсь сочетанию несочетаемого.