15 мая в Мультимедиа Арт Музее откроется первая в России персональная выставка знаменитой немецкой художницы Ребекки Хорн — около 35 произведений: кинетические объекты, документация ранних перформансов, фильмы и инсталляции. Классик современного искусства встретилась с корреспондентом «Известий» во время монтажа своей экспозиции.
— Как понять то, что выставлено в Мультимедиа Арт Музее? Например, инсталляции с черепами?
— Инсталляция с деревьями, ботинками, черепами и зеркалами — это лес, где бродит зритель, и в этом лесу главное — свет. Тени и пятна света колеблются, перемещаются по потолку, появляются новые формы — и вы становитесь частью всего этого.
— Рядом — композиция с водой и змеей. Как ее понимать?
— Это инсталляция, сделанная много лет назад: маленькая змейка застыла у круглого бассейна с водой. Сначала вода спокойна, и проектор дает ее отражение на стене: она светлая и гладкая как зеркало. Но когда змейка прикасается к воде, она приобретает форму — всякий раз разную. Рядом другая работа: бабочка сидит на стеклянном шаре, а шар стоит на раскрытой книге — это «Книга беспокойства» португальского поэта Фернандо Пессоа. Вся моя выставка — о беспокойстве, поэтому я взяла оригинал книги и положила на страницы стеклянный «шар теней». Это трансформированная реальность, метафора.
— Инсталляция «Дерево-ворон» хищно щелкает клювами на концах веток. Что будет, если кто-то подставит палец?
— Что вы, никто не должен трогать руками скульптуры в музее! Ни одну из моих скульптур не нужно трогать.
— На ваш взгляд, то, что называли лет 40 назад современным искусством, отличается от того, что делают «актуальные» художники в наши дни?
— Современное искусство — это всегда современное искусство, но художники различаются: мы находимся в разных политических и культурных ситуациях. Все зависит от того, где, когда и как ты живешь: одно дело в 1960-е, другое — в 1970-е и позже, одно дело в Лондоне, другое — в Берлине, третье — в Токио. Например, между Токио и Германией 1950–1960-х годов было арт-движение «Флуксус», в нем участвовали Йозеф Бойс и Нам Джун Пайк. В Нью-Йорке было свое движение концептуального искусства. Всюду вдруг пробудился новый взгляд на искусство — в 1917 году в Нью-Йорке Марсель Дюшан выставил свой писсуар, «Фонтан», и открыл «редимейд» как направление в искусстве, а в живописи это началось у Пикассо, например. То же самое развивается и теперь, только искусство стало более коммерческим.
— В каком смысле коммерческим?
— Когда я приехала в Нью-Йорк, году в 1971–1972-м, там было всего несколько галерей. И ни у кого из этой среды не было денег. У нас были крохотные студии, мы работали в 2–3 местах и все равно были бедны. Один из моих знакомых работал водителем такси, а другой — водопроводчиком. Теперь все по-другому.
Я преподаю уже 20 лет, и все молодые художники думают, что станут знаменитыми за три года благодаря интернету. Но жизнь устроена иначе. Если ты решил посвятить свою жизнь искусству, то для развития потребуется целая жизнь. Быстро можно только заработать деньги и найти галерею, которая станет тебя продвигать и даже сделает известным. Но так же быстро они тебя и бросят. Минута — и ты забыт. За свою 40-летнюю биографию в искусстве я не раз видела такое, особенно в Берлине. Какая-нибудь арт-группа гремит, все покупают их работы, а через 3–5 лет из них остается кто-то один, а остальные спиваются или погибают от депрессии. Немногим удается удержаться, и сейчас ситуация куда жестче, чем в мои времена.
— Почему нынешним художникам труднее?
— Потому что уже очень много сделано и трудно быть оригинальным.
— Где же найти новые темы и средства?
— Всем, кого я учила, я объясняла, что они должны вернуться к себе, своей собственной истории, своему бэкграунду, к детству, чтобы найти идеи, которые укоренились в них, как дерево, и которые никто у них не отнимет. Мои студенты сначала копируют чужое, а потом вдруг делают что-то оригинальное. Сделать собственное открытие в мои времена было легче, потому что художников было меньше. А теперь их всюду невероятно много — молодых и сумасшедших. И в Гонконге, и в Шанхае, и в Индии.
— Всегда ли публика может отличить настоящего художника от того, кто просто эпатирует?
— Одно другому не мешает. Дюшан эпатировал аудиторию — это может быть очень продуктивно. И в России были вызывающие деятели искусства — например, Велимир Хлебников с его «Пощечиной общественному вкусу». Всегда есть безумцы, которые дают толчок для твоей собственной энергии. У вас в России фантастическая история: башня Татлина, Маяковский и многое другое. А отличить настоящее искусство от эпатажа иногда помогает только история.
— А когда Олег Кулик бегает в виде собаки?
— Кто такой Олег Кулик? Я не знаю.
— А если Pussy Riot танцуют в храме?
— Я не могу рассуждать об этом: я из другой страны, и не мне критиковать вашу ситуацию. Есть другая группа художников — у них была фантастическая работа в Петербурге, когда на мосту нарисовали пенис. Как они называются? «Война»? Вот у них очень хорошая работа, с моей точки зрения. Трагично, что эти девочки сидят в тюрьме, но... История этой церкви (храм Христа Спасителя. — «Известия») так богата и фантастична — на этом месте мог быть циклопический памятник Ленину, потом это был бассейн, потом восстановлен великолепный храм... В таком месте «месседж» перформанса должен был выглядеть сильнее, интеллектуальнее. А эти девушки прыгали, как маленькие кролики.