Циолковский ушел в рай босиком

Жанр инсталляции, образец которой под названием «Неизвестные разумные силы» экспонируется в галерее Stella Art, давным-давно обрел законные права на международной арт-сцене и даже успел к сегодняшнему дню немного «состариться».

Иначе говоря, он теперь воспринимается скорее как нечто хрестоматийное, почти классическое, нежели экстравагантное и ультрамодное. Возможно, кого-то из молодых художников это обстоятельство вынуждает экспериментировать в других сферах, а вот патриархов жанра такое положение дел ничуть не смущает.

Творческий и супружеский дуэт — Игорь Макаревич и Елена Елагина — относится к числу ветеранов, вступивших на поприще инсталляции еще до перестройки. В последние годы этот тандем регулярно обращается к вопросу о смысле и сути утопических проектов, бередивших когда-то российские умы.

Макаревич с Елагиной сделали немало выставок, метафорически преподносивших и феномен «первого авангарда», и пафос научно-технической революции в СССР. Судя по всему, эти линии потребовали более широкого контекста — и внимание было обращено на так называемый русский космизм.

Например, в прошлом году в Перми эти авторы показывали инсталляцию «Философия общего дела», где образно интерпретировались идеи воскрешения мертвых, исповедуемые когда-то мыслителем Николаем Федоровым. А до того на сборной выставке «Русский контрапункт», проходившей в Лувре, Макаревич с Елагиной предъявили инсталляцию «Неизвестные разумные силы». В ней обыгрывалась тема, по-своему тоже мистическая и тоже связанная с утопией, но вдохновленная не Федоровым, а Циолковским. Именно эта работа повторена сейчас в московской галерее.

Читатели, хотя бы поверхностно знакомые с историей вопроса, наверняка знают о глубинной связи между «Философией общего дела» и проектированием космических кораблей. Циолковский был чрезвычайно вдохновлен лозунгом Федорова «Будущее станет возвращением прошедшего к жизни» и в своих исследованиях руководствовался тем соображением, что необходимо готовить по всей Вселенной плацдармы, способные вместить сонмы воскрешенных предков.

За драматургическую основу своей инсталляции Макаревич с Елагиной взяли запись Циолковского о видении, которое ему то ли померещилось, то ли и впрямь возникло перед глазами. Ученый наблюдал в небе облака, неожиданно сложившиеся в сочетание букв «rAy», и прочтя это как «рай», крайне взволновался.

Из упомянутого эпизода, довольно смутного, надо признать, Елагина и Макаревич вывели собственную визуальную формулу. Те самые три буквы — не то латинские, не то кириллические — превратились в светодиодные фонемы на стене, а в интервалах между ними потянулись к небу деревянные лестницы. Весь передний план инсталляции занят десятками пар обуви, от детских чешек до туфель на каблуке и зимних сапог.

Галлюцинация Циолковского трансформировалась в аллегорию коллективного вознесения в «rAy» или в «рАй», и аллегория эта более чем тревожна. Люди исчезли, от них осталась только обувь, и почему-то нет никакой уверенности, что они теперь блаженствуют в райских кущах.

Пожалуй, не стоит искать в этом произведении прямых указаний на ГУЛАГ или еще какие-то советские явления в духе «лес рубят — щепки летят». Речь об утопии и ее последствиях — любым трагическим экспериментам всегда предшествуют чьи-то видения «о счастье человечества».