Мать девятилетнего россиянина Антона Фомина, погибшего в доме опекунов в американском штате Небраска в мае 2012 года, считает, что в смерти ее сына виновны новые родители мальчика. По мнению Людмилы Фоминой, пожар, унесший жизнь ее сына, произошел из-за халатности. Узнав о том, что в России по факту гибели Антона возбуждено уголовное дело, Людмила встретила эту новость бурей эмоций.
— Слава Богу! Я так рада, Господи! Я считаю, это правильно. Всё правильно! Детей здесь защищает закон, но не человеческие принципы. Действительно отношение к детям жестокое.
— Почему мальчик вообще оказался у Синчуков? У вас не было возможности оставить Антона у себя?
— У меня такая возможность появилась потом, когда я уже устроилась на работу. Но в тот момент для меня были закрыты все границы. Это была целая пирамида, которую надо было преодолеть. Нужно было платить адвокатам. И связи нужны были, а это всё мне недоступно. И я смирилась, решила — пусть он уж лучше живет там.
— Как складывалось ваше общение с семьей Синчуков?
— Ужасно. Потому что они унижали ребенка на глазах матери, когда я пыталась к нему подойти. Они это делали при всех. Так мерзко они со мной поступили, когда я пришла поздравить Антона с днем рождения, принесла ему игрушечки. Они при всей церкви меня унизили... Грозились вызвать полицию. Это было на его семилетие (10 декабря 2009 года. — «Известия»). Я была страшно разбита тем случаем, сломлена и решила больше не видеть своего сына, чтобы не делать больно ни ему, ни себе.
— Синчуки русскоговорящие?
— Они из Украины.
— Когда американская полиция проводила расследование, вас опрашивали?
— Нет. Словно я пустое место какое-то. Я так страшно переживала, и даже никто не подошел. В газете только была унизительная статья — будто я не человек, а половая тряпка.
— Ребенка у вас отняли из-за психического расстройства?
— Да. Но сейчас я в полном порядке. И тогда (при жизни Антона. — «Известия») я была нормальной, устроилась на работу в церковь. Уборщицей. Мы приехали из России в 2004 году. У меня на руках был двухлетний Антоша, а у мужа обнаружили рак.
Он начал лечиться, но рак быстро распространялся по крови. А у нас уже заканчивался срок пребывания в США, нам надо было его продлевать (разрешение действовало только год). И так мы оказались вне закона. И в результате государство взяло над нашими детьми опеку. У меня двое детей. Старшему сыну Михаилу сейчас 20 лет. И когда умер от рака муж, я осталась одна без документов, и у меня пошли сплошные нервные срывы. Так получилось, что даже мои родные от меня отворачивались.
— Где сейчас находится ваш старший сын?
— Он живет у одних очень хороших верующих людей. Мы с ними подружились после того, как погиб Антон.
— Новых опекунов для Антона выбирало государство, церковь? Участвовали ли вы в этом выборе?
— Моего мнения никто не спрашивал. Я думаю, что сыграло роль желание моего старшего сына. Михаил очень тяжело относился к болезни отца, он был сломлен, и в этот момент почему-то настроился против меня. Но ему тогда было всего 16 лет.
— Когда вы последний раз видели Антона?
— За два с половиной года до гибели. Как раз в тот день, когда я приносила ему игрушки в церковь. И у меня было ощущение, что все это исходило от руководства церкви, от пастора. Больше я решила туда не приезжать.
— Опекуны Антона и вы ходите в разные церкви?
— Это пятидесятники, а я сама хожу в русскую баптистскую.
— За те годы, что вы прожили в Америке, Антон успел адаптироваться в новой стране?
— Судя по тому, что я видела, он себя чувствовал великолепно. С самого детства он был очень умный и дисциплинированный. Как солдатик. Я видела со стороны, когда его вели в детский садик. Кричу: «Привет, Антошечка!». А он ведь понимал, что нам запрещено общаться, но по глазам было видно, как он этого хочет.
— Кто запрещал вам общаться с Антоном? Новые родители или государство?
— Я думаю, что государство. Когда я пришла на судебный процесс — когда продлевали опекунство украинцам, — госслужащие со мной очень резко обошлись. Они даже не дали возможности подойти мне к ребенку, пообщаться.
— Как сложилась судьба вашего старшего сына Михаила?
— Два года проучился в колледже, а потом бросил, когда всё это произошло. Сейчас работает в каком-то спортзале. Недавно сменил место работы — мне об этом рассказала его приемная мама. У нее четверо детей, а когда с Антоном произошло несчастье, у ее мужа случился инсульт.
— По вашему мнению, кто виноват в гибели Антона?
— Когда они (Синчуки. — «Известия») были в мае месяце на отдыхе в фермерском доме, они жарили мясо на гриле. У них там имелся газовый баллончик на пропане, которым они угли разжигали. Я думаю, так всё произошло: все было в спешке, бегали, суетились, а потом сели в машину и Антоше там места не осталось. И ему сказали: «Иди, отдохни». В подвале того дома он спал — там всё было оборудовано, хорошая комната, утепленная. Они сказали, что взрыв произошел в подвале. Но это обман. Не было там никакого взрыва! Он произошел из-за газового баллона: он продолжал идти, этот пропан, угли дымились.
— Считаете ли вы, что Синчуков надо привлечь к ответственности?
— Считаю. Они сделали это по халатности. Я христианка, и мы не должны судить других людей. Но если бы я была человеком иного духа, я бы их привлекла.
«Конечно, я чувствую свою вину»
Опекун погибшего Антона Фомина — Славик Синчук — согласился прокомментировать «Известиям» информацию о возбуждении уголовного дела СКР по факту гибели ребенка.
— Как вы получили право опеки над Антоном Фоминым?
— Антона мы усыновили, можно сказать, случайно. После того что произошло с его отцом, он мог остаться совсем один со своей матерью, а она не вполне нормальная. Я слышал много случаев, когда детей отдают геям и лесбиянкам, я очень не хотел, чтобы его отдали в плохие руки. И поэтому, когда увидел, что мы нужны ему, усыновил. Я много занимался с Антоном, воспитывал его.
— Вы были знакомы с Антоном, пока был жив его отец?
— Антон — мой дальний родственник. Он сын сестры жены моего двоюродного брата. Они приехали в Америку из России, как и я.
— Американские власти разобрались, что произошло в тот день? Почему начался пожар?
— Взорвался газ, что бывает в США, России и в любой другой стране. Уже проверили, что Антон не был связан, двери и окна не были закрыты. При этом то место, где жил Антон, — это не был подвал в российском понимании этого слова. Здесь так называют нижний уровень дома. Там были окна. Он спал, когда всё только-только произошло. Взорвался газ, дом затрясся, и он мог подумать, что приближается торнадо. За две недели до этого был ураган, и мы вместе прятались в подвале. Если бы он знал, что это пожар, то вышел бы из дома.
— Вы поддерживаете отношения с родными Антона?
— С мамой Антона я общаюсь, но редко это из-за ее болезни. Брат Антона Михаил часто раньше приходил к нам в гости. Он оставался ночевать у нас.
— Вы знаете, что Следственный комитет России возбудил уголовное дело по факту гибели Антона?
— Эту ситуацию просто раздувают. Конечно, я чувствую свою вину, что я его оставил. Хотя ему было 10 лет, в России детей оставляют одних и в более раннем возрасте. Имеют ли власти ко мне претензии? Это я к ним имею претензии, что в нашем доме произошел взрыв. Мне еще никто не сообщал о том, что СКР возбудил дело. Я буду звонить в посольство.
После трагедии ФБР проверяло нас каждый месяц. Они увидели, что у нас всё нормально.Я не стал раздувать скандал из-за ложной информации в СМИ по случаю Антона, потому что мне было очень плохо. Первые два месяца я не мог работать и спать, я очень тяжело переживал его гибель.