Фестиваль NET в этом году знакомит зрителей с нестандартным, неконвенционным театром. И, пожалуй, самым новаторским из всех показанных проектов стал спектакль Shoot/Get Treasure/Repeat питерского театра Post по эпическому циклу Марка Равенхилла.
В эпическом мегатексте, распадающемся на фрагменты микросюжетов, осколки идей, пиксели обесцененных слов, драматург попытался передать картину мира, взорванного 11 сентября. Мира, связанного круговой порукой ненависти, страха и насилия. Некоторую дополнительную коннотацию эпизодам сообщают названия в честь знаменитых книг и фильмов: «Троянки», «Одиссея», «Война и мир», «Нетерпимость», «Сумерки богов», «Потерянный рай» и так далее... Но значительного приращения смысла они не дают.
В пьесах нет сквозного сюжета, лишь некоторые из них перекликаются друг с другом. Например, в одном из эпизодов родители пытаются обеспечить безопасность сына — радионяня, сигнализация, охрана во дворе, — но не могут уберечь его от ужасов мира, который приходит к ребенку в ночных кошмарах в виде солдата без головы. А в следующей сцене мы слышим ночной разговор мальчика и призрака, уверяющего, что «мир существует до тех пор, пока я бью тех, с полотенцами на башке».
Драматург предложил театрам выбирать, сколько пьес и в каком порядке ставить. Но режиссер Дмитрий Волкострелов решил сделать все шестнадцать, не побоявшись, что спектакль будет идти шесть часов (а в Питере из-за смен декораций он длится все восемь). Этот Волкострелов кажется вообще ничего не боится и нарушает все возможные театральные каноны: его «Солдат» в Театре.doc, наоборот, идет всего пять минут, а спектакль «Я свободен» обходится вовсе без актеров.
К циклу Равенхилла он тоже подошел нестандартно. Справедливо рассудив, что в традиционном театре играть этот текст, где нет героев, а есть только голоса хора, невозможно, режиссер вместе со своим однокурсником Семеном Александровским создал своего рода антиспектакль. Его действительно играют не в театре, а в музее (в Москве это была Галерея на Солянке).
Причем действие происходит одновременно в разных залах, и зритель волен выбирать сам — в какой последовательности ему смотреть эти 16 эпизодов. Тут нет актеров в традиционном понимании этого слова: молодые артисты, одетые в одинаковые футболки, джинсы и кеды, просто транслируют текст пьесы, максимально от него отстраняясь. И если главным элементом классического театра является коммуникация — между актерами и зрителями или между партнерами на сцене, — Волкострелов эту коммуникацию всячески нарушает.
Лишь в одной из сцен под названием «Любовь» актеры произносят текст, глядя друг другу в глаза, но речь у них идет скорее о ненависти. В остальных случаях они ведут диалог, сидя спиной друг к другу, уткнувшись в мониторы компьютера или глядя в видеокамеру. Звук может идти отдельно от картинки: иногда — через наушники, а иногда — в виде титров, которые ползут по столу, где в полной тишине обедают супруги.
В эпизоде «Мать», где женщине сообщают о гибели сына, видеорядом становятся крупные планы Веры Барановской из старого немого фильма по роману Горького. А в «Войне миров» зрители только слышат звук телевизора, который смотрит, лениво почесываясь, один из актеров, а там — сообщения о бомбежках сменяются фрагментами какой-то попсовой передачи. Кульминацией формотворчества становится финальный эпизод, где актеры в режиме on-line «постят» реплики в Facebook и любой из зрителей может добавить свои комментарии.
Вся эта словесная шелуха, этот мутный поток информации из разнообразных медиа, кажется, нужны Волкострелову больше всего. Он, как в транс, погружает зрителей в водоворот повторяющихся, порою несвязных слов и образов, чтобы мы могли услышать гул времени, почувствовать исчерпанность любых идей и базовых ценностей.
«В чем наше спасение? В искусстве» — такой рецепт предлагает Марк Равенхилл в последнем эпизоде своего цикла «Рождение нации». Не знаю насчет спасения, но как инструмент анализа нынешней действительности театр Волкострелова работает отлично.