Репертуар Театра мюзикла пополнился новым названием — спектаклем «Растратчики» с музыкой Максима Леонидова и текстами Александра Шаврина, написанными на основе повести Валентина Катаева. Новый русский мюзикл не открыл в этом жанре ничего нового, вобрав в себя максимальный набор штампов традиционного отечественного водевиля и предъявив публике самое что ни на есть консервативное и стандартное представление об этом «пасынке» российского музыкального театра.
Чудес не бывает. И если весьма серенькое сочинение Валентина Катаева, написанное им в 1920-е годы, за без малого сто лет не вырвалось в бестселлеры, то какая-то логика в этом есть. История о двух дурнях — старом и молодом, — растративших в пьянках-гулянках 12 тыс. казенных советских денег, — скучна, банальна, лишена увлекательных поворотов, необычных характеров, тонкой иронии, острой сатиры, текстов, которые хочется растащить на цитаты, словом, всего того, что в избытке есть в авантюрном шедевре той эпохи «12 стульях» Ильфа и Петрова.
«Растратчики» — это своего рода «12 стульев» для бедных. Герои Катаева, бегающие с ворованными деньгами по кабакам и проституткам, априорно не вызывают сочувствия, а финал истории, в котором эти «жалкие и ничтожные личности», уже готовые идти сдаваться в МУР, получают спасительное известие, что их мелкое хищение растворилось в крупном воровстве их же начальника, кажется несколько пошлым, хотя, вероятно, очень нравится продюсерам.
Лучшее, что есть в этом спектакле, — музыка Максима Леонидова и сам Леонидов. Харизма артиста настолько велика, что перевешивает ограниченность и заурядность образа совслужащего, внезапно почувствовавшего себя бретером (опять-таки — слабенький привет от Ипполита Матвеевича Воробьянинова). В самых удачных музыкальных номерах мюзикла Леонидов остается самим собой — с характерными для него мелодиями и жанровой основой.
Остальной «каст» и близко не подбирается к уровню Леонидова. Два молодых актера — Артем Лысков (кассир Ванечка) и Екатерина Новоселова (Зоя) — приблизительны и случайны. Так часто бывает при постановке мюзиклов в провинции, где театрам просто не из кого выбирать. Но для столичного проектного театра, имеющего дело с открытым кастингом, это по меньшей мере странно.
Впрочем, ощущение случайности и приблизительности рождает не только актерский состав. Таковы костюмы и декорации Ольги Шагалиной, хореография Наталии Тереховой. Неубедительность и банальность решений рождает неизбежное: штампы — повсюду. Они множатся с легкостью благодаря предлагаемым обстоятельствам: пожалуй, нет ничего более отработанного в советском и российском искусстве, чем эстетика нэпа.
Другое дело, что и нэп можно решить современно, парадоксально, нетривиально. Но здесь подобная задача не ставилась: нэпманская стихия передана буквально — от очень простых и нестильных костюмов до многочисленных ансамблей, передающих, так сказать, атмосферу нэпманского разгула: кафе-шантанные девицы, одесские и лиговские бандиты, «бывшие» (включая царя Николая II), ну и натурально цыгане — куда ж без цыган...
Хореография Тереховой как бы нарочито ориентирована на средние способности артистов ансамбля. Этакие среднестатистические танцы, лишенные индивидуального почерка хореографа.
Если бы этот спектакль появился лет 30–40 тому назад, конечно, он был бы событием. Как были событиями спектакли Владимира Воробьева в ленинградской Музкомедии. Но сегодня невольно ловишь себя на ощущении, что этот мюзикл сделан старыми людьми, художественные предпочтения которых застыли где-то в прошлом. Людьми, ностальгирующими по чему-то такому, не реализовавшемуся в юности. Не то чтобы прямо в эпоху нэпа, конечно. Но в минувшем веке — точно.