16 ноября в Театре мюзикла в Филях состоится премьера нового спектакля «Растратчики». Либретто на основе повести Валентина Катаева написал Александр Шаврин, он же стал режиссером-постановщиком спектакля. В качестве автора музыки выступил известный музыкант, певец, актер Максим Леонидов, который рассказал «Известиям» о своем композиторском дебюте в музыкальном театре.
— Кто выбрал этот сюжет, довольно странный для мюзикла?
— Знаете, «Джекил и Хайд» — тоже странный сюжет для мюзикла, но тем не менее это весьма успешный мюзикл. Александр Шаврин, мой товарищ и коллега, предложил как-то идею написать совместно мюзикл, остановились на «Растратчиках», убрали оттуда все лишнее, и получилось очень компактно. Действие происходит в дороге, а это всегда интересно — в кино даже есть такой термин road movie. Герои украли, по нашим сегодняшним меркам, в общем-то безобидную сумму и ринулись в некий алкогольно-азартный марш «энтузиастов». Один из них жизни не видел, пороха не нюхал, и ему казалось, что в жизни, кроме этой бухгалтерской конторы, ничего нет. А второй, наоборот, порох нюхал, и ему хочется понюхать еще раз. А кончается все тем, что один чуть с ума не сошел, а второй чуть не повесился, потому что потеряли себя, а не потому, что деньги растратили.
— А что представляет собой музыка в стилистическом отношении? Есть ли доминирующие ныне шансонность, приблатненность, цыганщина?
— В «Растратчиках» без этого нельзя, потому что это все-таки нэповское время. Поэтому не обойтись без цыган, без городского романса, без бандитских песен — это все необходимо, добавляет колорит в музыкальную ткань. Точно так же не обойтись в мюзикле про 1920-е годы без советского симфонизма, музыки в духе Дунаевского или там, я не знаю, Шостаковича. И потом, у нас есть лирическая сторона, любовная тема — не обойтись без красивой баллады, симфонической канвы романтической. Там много чего намешано — от блатной песни до Чайковского, чарльстон, фокстрот, свинг.
— Говорят: «Есть каст — есть мюзикл, нет каста — нет мюзикла». Вы столкнулись с дефицитом артистов, способных сыграть в мюзикле?
— Если бы не такое огромное количество мюзиклов, которые вдруг в один сезон решили сделать в Москве, нам бы было проще, но сейчас пришлось буквально делить артистов. Их не так много, тех, кто умеет и петь, и танцевать, и еще что-то произнести на сцене. А в этом мюзикле особенно сложно. Потому что, к примеру, в «Красавице и Чудовище» все-таки ничего не надо играть драматически. Встал красиво, повернулся в профиль, на тебя свет направили, произнес три фразы, а дальше пой-танцуй, насколько ты это умеешь делать. Здесь надо играть, если не будешь это дело, двигать по-актерски вперед, оно завязнет.
— Но вы набрали команду, которая сможет это сделать?
— В итоге, конечно, набрали, и даже не в одном составе. Безусловно, мы идем на какие-то компромиссы, но, в общем, думаю, справимся. Филиппа Степановича Прохорова играю я. И должен был играть Леша Кортнев, но, к сожалению, он пока не здоров — думаю, присоединится к нам в январе. Кассира Ванечку Клюквина играют Артем Лысков и Стас Беляев. Зоя, дочка Прохорова, — это Ксения Ларина и Катя Новоселова. Булочник Середа — Евгений Вальц. Много еще небольших ролей. И, конечно, ансамбль из 16 человек, который и поет, и танцует.
— Так что же вы хотите сказать людям своим спектаклем? Помимо того, что собираетесь их развлечь?
— Ну, во-первых, не в деньгах счастье, собственно говоря. Несмотря на всю расхожесть этого утверждения, оно имеет под собой вековую народную мудрость. Счастливы люди одинаково, независимо от денег, и несчастливы одинаково. Поэтому посмотрите вокруг, может быть, счастье-то, оно рядом? Живите сегодняшней минутой. Не ждите, что за поворотом скрываются золотые горы, рог изобилия и гармония души. Они зависят не от географии и не от полноты кошелька. Поэтому живи сейчас.
— Послушав достаточно много ваших песен, которые написаны за последние несколько лет, могу сказать, что вы совершенно не вписываетесь в нашу попсу.
— Ну, так поэтому меня почти нет на радио. Там есть, конечно, мои песни, но в основном это песни 1990-х годов, которые когда-то выстрелили: «Девочка-видение», «Не дай ему уйти» и какие-то песни «Секрета». И есть только одна радиостанция — «Наше радио», которая крутит песни последних лет, и то они у них не в самой жесткой ротации. Но, скажем, песню «Письмо» они очень ротировали, и она у них была лидером «Чартовой дюжины». Это значит, что в принципе эта песня могла бы звучать и на других волнах и, скорее всего, не вызвала бы рвотные чувства у слушателей. Ведь так? Но нет! Ни одна радиостанция, включая даже «Авторадио», которое меня очень любит и крутит мои старые песни, не взяла ее не то что в ротацию, а даже в эфир не поставила.
— Изучив вашу биографию, я обнаружила, что вы сейчас женаты в третий раз и в третий раз ваша жена — актриса.
— Люблю артисток, понимаете? Нет, на самом деле есть артистки и артистки. Я бы никогда не женился в третий раз на артистке, если бы Саша не была артисткой только по профессии. И я очень рад, что в этом нашем музыкальном проекте она тоже прошла кастинг наравне со всеми под номером «425». И тоже будет принимать участие. Причем там нет для нее большой роли, она — артистка ансамбля с какими-то эпизодическими, небольшими выходами. Но она очень этого хотела. И поэтому я это только приветствую — это, во-первых. Во-вторых, я не очень себя представляю женатым на женщине-судье, скажем, или стоматологе. Что мы будем с ней обсуждать по вечерам? Общность интересов необходима. Уважение друг к другу и общие интересы — очень важно, конечно.
— В своем третьем браке вы впервые стали отцом. И теперь у вас двое маленьких детей. Скажите, вам не хочется как-то отгородить, защитить их от устрашающего мира?
— Нет никакой защиты. Это надо прекрасно понимать и трезво к этому относиться. Надо их очень любить, во-первых. Во-вторых, надо пытаться им дать все, что ты можешь, конечно. И здесь не только любовь. Нужно пытаться их сделать сильными и приспособленными, то есть дать им хорошее образование и все, что должен дать родитель в меру своих финансовых возможностей. Надо стараться, чтобы они были гражданами мира. Надо, чтобы они понимали, что границы — это условности. Надо, чтобы они знали языки. Надо, чтобы они были адаптированы к любой перемене и могли бы себя найти при любых, более или менее удовлетворяющих жизни общества, обстоятельствах. Вот это единственное, что мы можем сделать.