Пушкинский музей представил провокационную выставку автопортретов одного из самых известных японских художников «Ясумаса Моримура. История автопортрета». Экстравагантному гостю, получившему известность благодаря перевоплощениям в персонажей классической живописи, позволили разместить свои фотопародии в пространстве постоянной экспозиции и вступить в творческий диалог с великими мастерами прошлого.
— Идея представить мои произведения рядом с оригиналами классических художников могла быть осуществлена только в стенах Пушкинского музея, который обладает выдающейся коллекцией живописи, — заявил Моримура, поблагодарив ГМИИ за готовность пойти на эксперимент.
Музей действительно решился на смелый шаг. Моримура здесь повсюду — от Итальянского дворика в основном здании до всех этажей Галереи искусства стран Европы и Америки XIX–XX веков. Именно там разместилась основная часть собрания. Причем работы Моримуры встречают посетителя уже на лестнице.
Огромное тондо «Внутренний диалог с Фридой Кало. Праздничное убранство» можно воспринимать как квинтэссенцию всей выставки. Портрет художника в образе Фриды обрамлен искусственными цветами и пошло-розовым орнаментом. Щеголяя показным дурновкусием, Моримура сразу дает понять: его искусство нельзя воспринимать всерьез. Это интеллектуальная игра, где на первом плане — остроумие аллюзии.
«Мне не смешно, когда фигляр презренный пародией бесчестит Алигьери» — всплывают в памяти пушкинские строки при виде фотопринтов с изображением Ван Гога с отрезанным ухом, старца Да Винчи и вермееровской девушки у окна. В «роли» всех их, разумеется, сам Моримура. Понимание того, что здесь есть какой-то подвох, приходит при встрече с «Автопортретом в образе блудного сына, около 1635». Вместо одного из главных экспонатов Эрмитажа японский художник на самом деле «проник» в иной сюжет Рембрандта, уже из Дрезденской галереи — «Автопортрет с Саскией на коленях».
И это только начало квеста. В следующем зале восемь огромных фотографий, объединенных названием «Менины оживают ночью», заставляют зрителя вспоминать не только оригинал в целом, но и детали. На одном снимке — зал Веласкеса в Прадо. На другом — полотно уже крупным планом, но вместо лиц персонажей — физиономия Моримуры. Далее герои композиции Веласкеса «вылезают» из картины в пространство музея, а завершает серию кадр, на котором все портреты в зале — опустевшие, без людей.
Обыгрывая хрестоматийные «Менины» и внедряя свое «я» в произведение искусства, Моримура идет вслед за самим Веласкесом, который изобразил себя среди персонажей полотна и зашифровал в этой сцене несколько мини-сюжетов. Но нельзя не признать, что творчество Моримуры вторично — хотя бы потому, что не имеет смысла без сравнения с оригиналами.
Увлеченный перевоплощениями, автор забывает о собственной индивидуальности, хотя, казалось бы, так любит «себя в искусстве». И в этом плане проекты Яна Фабра в Эрмитаже и Леонида Сокова в Третьяковской галерее представляются куда лучшими примерами взаимодействия современного и классического искусства. Фабр — всегда узнаваем, Соков — более деликатен и самобытен. У Моримуры же прием заменяет и стиль, и содержание.
Уже уходя с выставки, зритель может заметить небольшой стеклянный стенд, где экспонируются крошечные черно-белые фотографии из семейного архива Моримуры. Но даже их художник смог превратить в арт-объект, объединив в серию «Когда я ничего не знал об искусстве». И всматриваясь в черты без грима, мы впервые видим истинное лицо художника, а не один из его множества «аватаров». Скинув маску, клоун напоследок вышел на поклоны.