Каждый день из освобожденных российской армией населенных пунктов Донбасса в транзитные центры ДНР поступают эвакуированные гражданские. Основной поток идет из плотной агломерации Красноармейского района, бои на этом направлении ведутся ожесточенные. Переселенцы первым делом попадают в ПВР Ясиноватой, где живут несколько дней или недель, проходя процедуры идентификации личности. Только-только выбравшиеся из эпицентра сражений люди испуганы, измождены, растеряны, с трудом идут на контакт. Некоторые из них нашли в себе силы рассказать «Известиям» о том, что пережили.
Вместе до конца
В семье Сергея — шесть человек. Жена, дочь, теща и сестра супруги с сыном. Дочка лежит на койке, натянув до глаз одеяло. «В шоковом состоянии до сих пор», — говорит отец. Родом они из совсем небольшого села между Селидово и Красноармейском — на двух улицах живет всего-то 40 человек. Точнее, жили, не осталось никого.
— Мы простые люди, без громких амбиций, — рассказывает мне Сергей, иногда прерываясь и, кажется, осмысляя пережитое, они всего четыре дня назад выбрались из этого пекла. — 11 лет я проработал на железной дороге, почти семь в охране на шахте. После 2022-го пришлось сидеть дома.
Причина стандартная: угроза попасть в украинскую армию, объясняет собеседник. Уже через три дня после начала СВО ему позвонили из военкомата и приказали явиться на призывной пункт. Проигнорировал. Тогда стали заявляться в гости, но жители близлежащих сел оповещали друг друга немедленно по цепочке: «Едут. Будьте осторожны!» В последнее время команды по отлову резервистов стали передвигаться уже на гражданских машинах в гражданской форме. Местные сидели в подполье, как партизаны.
— Ждали своих, — говорит Сергей. — Жена и дочь выезжать куда-то отказались. Сказали: будем вместе до конца.
3 декабря к селу подошли передовые российские части.
— Более всего мы опасались ВСУ. Они смотрели на нас как на врагов, как на потенциальных сепаратистов, — делится он. — На слуху были случаи расправы с гражданскими. Нам повезло: у нас они просто снялись и ушли. 4-го я услышал, как на улице лает собака. Вышел и увидел — двое военных проверяют наш двор. Они стояли спиной, опознавательных знаков не видно, и, честно говоря, у меня внутри всё похолодело — подумал, ну вот и конец. В доме я попрятал ножи, дубины на всякий случай. Потом парни обернулись — на рукавах у них была красная краска (опознавательный цвет армии РФ. — «Известия»), а на шлемах маленькие российские флажки.
Поддержка и участие
Вошли россияне без единого выстрела и снаряда.
— Было ощущение, что пришли именно свои, — мужчина замолкает, не в силах сдержать слез. — Как будто родственники, которых ты давно не видел… Двое этих ребят были из Пермского края — Женя и Витя. Они прожили с нами четыре дня до самой эвакуации. В самом начале посмотрели краем глаза наши документы и больше к этому не возвращались. Ели, спали рядом. Оружие оставляли. Говорили по рации не скрываясь. Командир им передавал: «Обращаться с мирными максимально деликатно и вежливо!» Но ничего и объяснять не нужно было. Это небо и земля по сравнению с тем, что было раньше. А еще в них не было озлобленности. Больше того — они просили прощения у нас. За то, что вот так всё получилось…
Заходили русские штурмовики малыми группами — по два человека. Двигались вперед от точки к точке. Командир, отслеживая обстановку с воздуха, корректировал каждый шаг: «Сейчас до следующего дома, там укройтесь, готовьте гранаты, сейчас не выходите, теперь можно…» Однажды Сергей с семьей стал очевидцем таких переговоров по рации — двое украинских солдат решили сдаться. И тогда командир сам вышел с ними на связь и успокоил: «Ребята, не бойтесь. Никто вас бить и тем более убивать не будет. Всё будет хорошо. Мы же с вами одной веры…»
5 декабря в ночь в дом ударила «Баба-яга». Перебрались в подвал. А через два дня за семьей прибыла группа эвакуации. Всю дорогу до нужной точки — 6,5 км — старший команды, позывной Золотой, отвлекал их разговорами — шутил, смеялся, не давая впасть в ступор, поддаться страху, и вел-вел за собой. Сергей с родными — единственные, кто дождался русских, остальным, по его словам, совсем чуть-чуть не хватило терпения…
— Молился всю дорогу, чтобы дошли. И мы дошли, — говорит он, опять прикрывая глаза. — Все, с кем мы встречались по пути, старались чем-то помочь. Никто ни разу не упрекнул, нигде не было грубого слова. Только поддержка и участие.
Из дома в дом
Татьяна — жительница Селидово. Долгие годы проработала на шахте, сначала электросварщицей, потом сигналисткой в стволе. Жили с мужем и сыном в частном доме на улице Михайловской на восточной окраине. Сюда и началось наступление российской армии.
— Сначала они заняли шахту Коротченко, недалеко от нас. Месяца полтора просидели там, бедненькие, без продвижения. Но потом стали брать город в кольцо, — рассказывает женщина. — Однажды я услышала стук кирки за забором, вышла — а там у соседей солдаты ВСУ устанавливают миномет. Я спрашиваю: «Зачем вы это делаете?» А они: «Тут удобная для нас позиция». Вернулась, рассказала своим. Муж говорит: «Ну, теперь мы как под расстрелом. Русские станут бить точно в этот квадрат». Мы выехали. И потом узнали, что эту минометную позицию действительно разбили…
Перебрались на улицу Кучуринскую — в пустующий дом, уже на северную окраину. Но и там точь-в-точь повторилась предыдущая ситуация: отходящие ВСУ устроили рядом огневую точку.
— И снова мы выехали. В микрорайон Солнечный. Там же застали вступление в город российской армии — 29 октября. А 2 ноября на центральной площади был дан салют, — делится женщина. — Обстрелы Селидово после этого, к сожалению, усилились. Тактика украинских военных — уничтожать всё, что заняли россияне, чтобы им негде было жить, размещаться, чтобы ничего не досталось. Так пострадал и наш дом на улице Михайловской. Нас убедили эвакуироваться. Сказали: пока очень опасно, ВСУ будут продолжать бить, пока не отодвинем.
Встать на ноги
37-летний Артем — из Горняка, что в 12 км от Селидово. Левая рука его на перевязи, на правой пластырь. Шахтер. С женой и родственниками выбрался две недели назад на территорию ДНР. Рассказывает, что последняя упряжка (смена) его была в начале сентября, потом ВСУ перекрыли дорогу, ведущую к месту работы, и начался период безвременья. Артем с семьей укрылись в подвале местного училища — там им пришлось просидеть два месяца. Всего в каменном укрытии прятались 20 человек.
— Каждый день я старался ходить до дома, кормить собаку, — рассказывает мне шахтер. — Но потом солдаты ВСУ объявили: «Передвижение по улицам запрещено. Если кого-то увидим — расстреляем. Особенно того парня, который бегает с ведром!»
На третьем этаже техникума, рассказывает он, ВСУ установили миномет. Все живущие в убежище понимали, что рано или поздно прилетит ответка. И она прилетела. Подвал тряхнуло, несущая плита изогнулась, но выдержала. Все остались живы.
Ушли украинские военные из города, по словам Артема, тихо и незаметно: вчера еще были, сегодня и след простыл. Через два дня зашли русские — столь же нежданно. Заглянули в подвал, попросили показать документы и телефоны. После оставили для помощи троих ребят и ушли дальше — на зачистки и штурмы. Когда стало потише и фронт отодвинулся, Артем со своими вернулся домой — в уцелевшую летнюю кухню. Но, увы, жить там пришлось недолго — 16 ноября над его улицей ВСУ рассыпали кассетные боеприпасы, преследуя всю ту же цель — выжигать землю, лишать любого убежища российских военных. Артему задело руки, ногу, бок, одну кость раздробило. Обратился к военврачам, те оказали первую помощь и рекомендовали отправиться в тыл — на нормальное лечение. А потом помогли эвакуироваться.
Сейчас он потихоньку идет на поправку. О планах на ближайшее будущее говорит: «Вылечиться. Найти работу. И снова встать на ноги».