Сначала он вышел на сцену Кремля и только потом на сцену Большого театра. Народный артист России Николай Цискаридзе много лет наблюдал перекупщиков билетов на «Щелкунчика», знает их в лицо, и ему кажется, что побороть спекуляцию в ГАБТ просто. 18 и 19 декабря ректор Академии русского балета имени А.Я. Вагановой представит в Кремлевском дворце новогодний спектакль на музыку Чайковского в исполнении своих учеников. А 12 декабря — в День Конституции — в Кремле Николаю Цискаридзе вручили орден «За заслуги перед Отечеством» IV степени. «Известия» поздравили артиста и поговорили с ним о балете и билетах на него.
«Увидели книги для детей о балете и ужаснулись их содержанию»
— Ваша новая книга «Мозаика. Балет. Щелкунчик» может стать бестселлером, как «Мой театр». Теперь вы в соавторстве с Ириной Дешковой решили образовывать зрителя. Детально рассказываете о балете «Щелкунчик». Почему возникла эта идея?
— Однажды мы вместе с моим педагогом Ириной Павловной Дешковой в сувенирном киоске одного из музеев увидели книги для детей о балете и ужаснулись их содержанию. Тогда и решили рассказать о традициях, школе, о самом новогоднем балете Чайковского. Без мудрости и знаний Ирины Павловны книга «Мозаика. Балет. Щелкунчик» не родилась бы.
— А у вас не было желания написать главу о том, как надо одеваться в театр?
— Нет, потому что это зависит от достатка каждого человека. Другое дело, если сами театры введут дресс-код. Когда мы танцевали в Каирской опере, зрители не могли зайти в зал без галстука. Нашего художественного руководителя не пустили. Была жара, и он пришел в костюме, но галстук не надел.
Думаю, если бы правила посещения театра ввели, то люди, одетые в мини-юбки или в сандалии…
— … или в спортивные штаны…
— Да, и в спортивные штаны, в зрительный зал не допускались бы.
— Недавно в Большом я встретила человека с палками для скандинавской ходьбы.
— Зато он имел билет.
— Большой — театр для избранных?
— Нет, это государственный театр, главный театр страны. Однажды в гостях я познакомился с людьми, которые приехали из провинции. Оказалось, что они никогда не были в театре. Я пригласил их. А потом они рассказали, что пошли в ЦУМ, купили наряды. Накануне ночь не спали, встали рано и готовились к вечеру.
Понимаете, для многих поход в Большой — праздник. Потому что ГАБТ — это помпезность и красота. И важно, чтобы все могли туда пойти. Но билеты трудно достать. И так было всегда. Раньше только те, кто имел отношение к политбюро или к министерству, могли купить места на «Щелкунчика» 31 декабря.
— «Известия» провели исследование по ценообразованию на спектакли «Щелкунчик». Так вот, это магическое название позволило театрам поднять стоимость в среднем на 50%.
— И всё равно все билеты купят — даже если у вас будет голая елочка на сцене стоять. И можно даже в джинсах выходить.
— 18 и 19 декабря в Государственном Кремлевском дворце ваши ученики из Академии русского балета имени А.Я. Вагановой представят балет «Щелкунчик» в хореографии Вайнонена. Всё будет по классике, никакой импровизации. Скажите, как вы соблюдаете баланс между желанием заработать и доступностью представления?
— Сцена Кремлевского дворца знакома мне с детства, я выступал на ней множество раз.
— Потому что когда-то ГКД был филиалом Большого театра.
— Да. Вы знаете, ведь сначала я вышел на сцену Кремля и только потом на сцену ГАБТ. В советские времена самый дорогой билет туда стоил 3 рубля 50 копеек. За места повыше и по бокам зрители платили совсем небольшую сумму. Да и сейчас эти билеты стоят недорого. Тогда не было таких больших зарплат, какие существуют сейчас.
Разница между «Щелкунчиком», который Академия исполняет в Кремле, и спектаклем ГАБТ, что у нас — разовое мероприятие, которое, слава богу, мы можем делать, потому что участвуем в программе «Приоритет-2030». Нам выделяют часть денег, для того чтобы мы смогли осуществить эту творческую поездку. Но за нами и смотрят.
— То есть вам надо еще и отчитаться?
— Конечно! А потом чиновники посмотрят, сколько мы заработали и на что мы эти деньги потратили.
— А на что вы обычно тратите?
— В основном на зарплаты педагогам. В конце года, честно вам скажу, они неплохо заработают. В моей родной московской школе я никогда таких денег не видел.
«Спекуляция детскими спектаклями — первый признак успеха»
— Самый дорогой билет на вашего «Щелкунчика стоит 25 тыс., а в том году на спектакль Большого театра стоил 20 тыс. рублей. Получается, что детский «Щелкунчик» дороже, чем в исполнении солистов ГАБТ?
— Нет. Ведь сейчас билеты в партер Большого стали стоить 50–100 тыс. А у нас 25 тыс. стоят только первые ряды. Не надо сравнивать государственный театр, существующий на деньги налогоплательщиков и дающий более 600 спектаклей в год, и разовое мероприятие Академии Вагановой.
Мы приезжаем в Москву дважды в год — зимой с «Щелкунчиком» и летом с выпускным спектаклем. И в какой-то год узнали, что наши билеты продаются с рук на площади перед Кремлевским залом. Перекупщики их скупили, потому что они стоили недорого, и по завышенной цене толкали людям. И их всё равно у них брали.
Спекуляция детскими спектаклями — первый признак успеха! После этого мы и стали поднимать цены. Решили, что лучше пусть заработает Академия, чем аферисты. Тогда я смогу больше денег заложить на следующую поездку, обновить костюмы и реквизит, раздать премии.
— В Большом есть льготные категории зрителей. Для них оставлены билеты низкого ценового сегмента.
— На наши спектакли всегда приезжают семьи участников СВО, дети из школ и другие льготные категории. Они не платят за билеты. А иногда какая-нибудь корпорация выкупает билеты и дарит поход на представление тем, кто не может себе этого позволить.
— Как можно побороть спекулянтов?
— Я много лет наблюдал перекупщиков, знаю их в лицо. Мне кажется, что это так просто — побороть спекуляцию в Большом. Было бы желание. Все-таки ГАБТ совсем рядом с Лубянской площадью. Да и правоохранительные органы у нас хорошо работают. Когда захотят, разом победят спекулянтов. А продажа по паспортам ничего не изменит. Зато усложнит проход в театр зрителям. Не верю я в эту систему.
— Telegram-каналы разгоняют информацию, что билеты на «Щелкунчик» Большого выкупают крупные корпорации. Цена удовольствия — 50 млн рублей. Может быть такое?
— Такое было всегда. В СССР и перестроечной России это называлось «целевой спектакль». Они никогда не печатались в афише, билеты в кассу не поступали. Мало того, они выкупались с таким условием, что даже артисты не имели права пригласить своих гостей на свободные места. Корпорации выкупали целиком театр и буфет. В антрактах спиртные напитки лились рекой.
У нас был чудовищный случай в начале 1990-х. Один небольшой банк купил балет «Лебединое озеро». Обычно по трансляции слышно, как гудит зал перед спектаклем. А тут тишина. Дальше нам объявили, что будет задержка на 20 минут. Мы сидели в гримерках и слушали, как на сцене чествуют главного бухгалтера, лучшего менеджера по продажам. Но всё равно не могли понять, почему не было гула. Оказалось, охрана перекрыла выходы из зрительного зала, чтобы никто не вышел раньше времени, не выпил и не съел то, что разложено в буфете. А когда начался спектакль, в зрительном зале осталась четверть партера. После антракта артисты танцевали «под топот собственных копыт». Многие зрители уже спали, потому что изрядно выпили.
— Вы наверняка знаете о хейтерах. Их хлебом не корми, дай камень в известного и знаменитого кинуть. Вот и о вас говорят, что в Вагановской школе упал уровень преподавания. Мол, Николай Максимович не следит за детьми. Как вы относитесь к таким заявлениям?
— На каждый роток не накинуть платок. Что значит «падает» или «поднимается»? Если зрители покупают билеты на наш спектакль, значит, уровень на высоте.
Пока Академия десятилетиями сюда не приезжала, никто не знал, что же в ней делается, и всё было хорошо. Дело в том, что ни одно учебное заведение столько спектаклей, как мы, не танцует. А уж сколько мы стран объехали с учениками — сложно кому-то сравниться.
— А вам зачем это?
— Хотелось и себя показать, и свою работу. Вообще, идея приехать в Кремль возникла в 2015 году. Я сделал такой фантастический выпускной, мне было жалко, что его не увидят в Москве. Дети танцевали «Лауренсию» в хореографии Чабукиани, балет Баланчина, «Вариации на тему «Раймонды» и первый акт «Спящей красавицы». Ни одна школа в мире это станцевать не может.
— У вас были гениальные педагоги, одна Уланова чего стоит. Почему наши признанные звезды не идут преподавать?
— Это очень тяжело. Во-первых, ты остаешься в тени и занимаешься не собой. А артист — эгоцентричная профессия. И потом самому уметь и научить кого-то — разные вещи. И когда ты выпускаешь ребенка — это огромная ответственность, которую очень мало кто может вынести.
— А почему вы этим занимались?
— С одной стороны — интересно, а с другой — меня заставили мои педагоги. Понимали, что я имею к этому способности. К своей должности ректора я подошел, имея десятилетний опыт педагога-репетитора Большого театра. Меня приглашали в Парижскую оперу не только как танцовщика, но и как педагога.
«Мне не хотелось быть эмигрантом»
— Скажите, а когда в 2022 году некоторые артисты побежали, почему вы этого не сделали? В том же Париже вас наверняка бы рады были видеть.
— У меня есть уважение к европейской культуре. Но я всегда понимал, что моя природа будет наилучшим образом реализована в русском театре.
Когда-то давно я сидел в очень небедном доме наших эмигрантов в Германии. Они хвалились сытой бюргерской жизнью. Я был еще молодой и дерзкий и в какой-то момент сказал: «Но вы живете так скучно! Да, у нас нет столько сортов колбасы. Но я живу на Фрунзенской набережной и работаю в Большом театре. А вы — в глуши в Германии. Что интереснее?»
— И что они ответили?
— Они были в шоке от моей дерзости, потому что все смотрели им в рот и мечтали жить как они.
Тогда я первый раз столкнулся с выражением russian shit по отношению ко мне.
— Это кто такой смелый нашелся?
— А так к нам, ко всем русским артистам, относились в 1990-е годы. Я был удивлен, потому что ко мне слово russian было смешно применять. Бабушка — француженка, а все остальные — грузины. О произошедшем я рассказал моему наставнику Ролану Пети. «А ты для нас русский и всегда будешь им, — ответил он. — Это всё равно, что я буду говорить: я — галл или гасконец. Я — француз!»
В общем, я знал, что они к нам так относятся. И мне не хотелось быть эмигрантом. Я понимал, что меня приглашают на все эти королевские, посольские приемы, потому что я приехал из России. Они меня уважают — пока. А как только я сделаю шаг туда, они перестанут считать меня равным. Для них мы всё равно будем часто людьми третьего сорта.
— Русские — третий сорт?
— Некоторые так считают. У нас был коллега, которому предложили потрясающий контракт на Западе. Но, когда он достиг солидного возраста, его выкинули из театра со скоростью свиста. Дальше начались мытарства, пока он не пристроился на работу. Но того уровня, на котором бы он мог работать в России, у него в жизни уже не будет никогда. Здесь он был миллионером, а сейчас ездит на недорогой машине и не шикует.
— Вы ощущаете, что в России поднялась волна патриотизма?
— Помню, как с гордостью носил красный галстук в школе. Правда, когда прорабатывали на пионерском собрании, это вызывало отторжение. Как почетно было в числе первых вступить в комсомол. А когда развалился СССР и стали осуждать всё советское, у меня болело сердце. Потому что, несмотря на то, что страны не существовало, у меня к ее истории было большое уважение.
В 2001 году, когда Владимир Путин в Кремле вручал мне первую госпремию, я сказал: «Я очень горжусь, что грузин по происхождению, россиянин по паспорту и русский артист». И с тех пор ничего в моей жизни не изменилось.
— Поуехавшие возвращаются. И некоторых усиленно отмывают, делая вид, что ничего они не говорили и не писали два года. На что они рассчитывают?
— Мне кажется, никто ничего не забывает. А главное, есть одна чудовищная вещь — интернет.
— Который помнит всё.
— Да! Я прочитал в одном издании очень смешную вещь. Писала моя ровесница: «Какое счастье, что в нашем молодом возрасте не существовало мобильных телефонов и что безумства нашей юности не сломали нам сегодня карьеру!» Я посмеялся, а потом стал вспоминать какие-то юношеские вечеринки и подумал: действительно, какое счастье!
— А почему не может вернуться Анна Нетребко?
— Почему, она может вернуться.
— Не хочет?
— Анна ни одного злого слова не сказала, никого не оскорбила! Когда я оказался на Западе, первым делом пошел на ее концерт. Пришел, обнял ее и сказал: «Анечка, я хочу, чтобы ты знала, я тебя любил и люблю, и не будет по-другому, кто бы что ни говорил».
— А нашим артистам тяжело на Западе?
— Думаю, тяжело. И если бы не было этой ситуации, всё равно было бы тяжело. Я на Западе работал с юности. Все артисты балета, оперные певцы, классические музыканты там всегда востребованы. А кино- или театральные артисты не знали и не понимали, что не нужны там. Но всегда питали надежду.
— Пианист Николай Луганский рассказывал историю про Музей Рахманинова в Ивановке. Чтобы провести газ в деревню в Тамбовской области, директор музея посадил вертолет с Ремом Вяхиревым (глава «Газпрома» с 1993 по 2001 год. — «Известия»). А в вашей жизни есть такой поступок, которым вы гордитесь?
— Как-то я танцевал в Пермском театре, и на сцену вышел губернатор. Он говорил мне какие-то хорошие слова, а в завершение сказал: «Мы вас очень ждем». На что я ему ответил: «С удовольствием приеду, если вы купите нормальное балетное покрытие для сцены». И его купили. Я приехал, как обещал. Но заметил губернатору, что приехал в Пермь поездом и хорошо бы, чтобы на вокзале сделали ремонт. Потому что перебираться через пути с чемоданами было просто невозможно. Начальник удивился. «Просто вам не приходится ходить, а вы сходите и посмотрите!» — сказал я ему. В общем, потом мне передали, что сделали ремонт.
Это не повод для гордости. Таких историй было много.
— А чем тогда можете гордиться?
— Горжусь тем, что не подвел родителей, педагогов и кому-то принес пользу. Допустим, сегодня мужчина рассказал, что его больной маме стало лучше, когда она прочла книгу «Мой театр». Для меня это очень важно. Значит, артистом я стал недаром.