Юная британская исследовательница открывает Западу идеи русского авангарда, французский интеллектуал рассуждает о символике Эйзенштейна, советский концептуалист играет в детские сказки, а модная писательница отправляется в путешествие по стопам загадочной поэтессы начала XX века. В нашем ежемесячном книжном обзоре, как всегда, встречаются самые разные виды и жанры литературы, но сквозной идеей в этот раз оказалось переосмысление прошлого.
«О чем я думаю»
Оксана Васякина
Примерно за полгода до выхода «О чем я думаю» Оксана Васякина говорила в одном интервью, что давно хочет написать книгу о поэтессе и художнице начала XX века Елене Гуро, но не может себя заставить сидеть в архивах. Как мы теперь знаем, смогла. Ключевая часть нового сборника писательницы, известной своими романами «Рана», «Степь» и «Роза», как раз посвящена Гуро. И это причудливый гибрид эссе, художественной литературы и травелога. Васякина не только погрузилась в трудночитаемые сканы-микрофильмы рукописей в РГАЛИ, но и предприняла путешествие по следам своей удивительной героини.
Гуро, конечно, заслуживает такого внимания. Она соединила Серебряный век и эпоху футуризма, создала (вместе с мужем — художником и композитором Михаилом Матюшиным) собственную философскую систему органической культуры, но ушла из жизни трагически рано — в 36 лет. Что в глазах творческих натур добавляет ее облику мученический ореол. Васякина, впрочем, постоянно снижает пафос, избегает романтической восторженности самой Гуро. И ее повествование, распадающееся на своего рода заметки на полях, становится не столько рассказом о великой предшественнице, сколько диалогом-спором с ней. Попыткой преодоления очарованности ее миром, ее эстетикой.
Но и здесь не всё так просто. Речь не о ниспровержении кумиров или чем-то подобном. Отсутствие пафоса работает и в обратную сторону. Васякина, кажется, и не стремится сделать текст полемически острым, дерзким, аргументированным. Мысль распадается, снижает свой полет. Вместо «леса» красноречия мы видим «подлесок» — и это образ, предложенный самой Васякиной. Описывая в предисловии к изданию свои впечатления от увиденного в каком-то альбоме невзрачного пейзажа, названного то ли «Лесок», то ли «Подлесок», писательница предупреждает: «В этой книге вы увидите рытвины, петли и тупики. Если учишься писать у подлеска — не бойся застревать и плутать». Что ж, идея вполне в духе Гуро.
«Русский эксперимент в искусстве, 1863–1922»
Камилла Грей
Издание с интереснейшей историей и неоднозначным содержанием подготовили в V-A-C Press. Монография британской исследовательницы Камиллы Грей о русском авангарде впервые была опубликована в 1962 году на английском языке и стала важным шагом на пути популяризации этого направления за рубежом. Для советского же арт-сообщества книга, распространявшаяся в самиздатовских копиях, оказалась первым серьезным источником о фактически запрещенном тогда искусстве.
Камилле на момент написания труда было всего 26 лет, однако благодаря общению с еще живыми художниками и свидетелями описываемых событий ей удалось сделать то, что обычно становится итогом десятилетий научной работы: создать целостный облик невероятно насыщенного исторического периода (от конца XIX века до 1920-х), показать его полифоничность и противоречивость. Можно сказать, что именно глазами Грей весь мир во второй половине XX столетия увидел русский авангард. Так что историческая ценность этой книги — несомненна.
Но с точки зрения современной науки, работа Грей, конечно, изрядно устарела. Здесь множество неточностей, давно опровергнутых сведений и упущений повествования. И это ставило перед издателями непростую дилемму: дополнять ли оригинальный текст комментариями? Убирать ли неверные интерпретации и, наоборот, заполнять лакуны? Научный редактор Татьяна Горячева мудро рассудила, что работу Камиллы Грей нужно представить «как есть», отметив лишь несомненные фактологические огрехи. И благодаря такому подходу книга Грей обретает для нас новый смысл: не как актуальная искусствоведческая работа, а как памятник ранним представлениям об этом периоде искусства.
Впрочем, для широкой публики «Великий эксперимент» — вполне неплохой способ получить в сжатой форме общие представления о русском авангарде. Ну и неустаревающий пример того, как зарубежные энтузиасты влюбляются в наше искусство и посвящают жизнь его популяризации.
«Сказки о дракончике и другие истории»
Генрих Сапгир
«Принцесса была прекрасная, погода была ужасная»... Все мы помним абсурдистский детский мультик Эдуарда Назарова, созданный по стихотворению Генриха Сапгира. Советский поэт-концептуалист, он, как и многие деятели искусства эпохи застоя (Илья Кабаков, Олег Васильев, Эрик Булатов, Виктор и Ирина Пивоваровы), занимался серьезным творчеством «в стол», а деньги зарабатывал произведениями для детей. Сегодня, впрочем, мы понимаем, что даже эту, казалось бы, вынужденную деятельность, надо рассматривать в контексте их наследия. И многие будто бы наивные вещи для массовой аудитории на самом деле содержат немало тонких находок, которые будут понятны только взрослым ценителям.
Впрочем, и для маленьких читателей рисунки и тексты этой плеяды писателей и художников — настоящее лакомство. И прививка хорошего вкуса на всю жизнь. Хороший пример — новый сборник «Сказки о дракончике и другие истории». С одной стороны, Сапгир виртуозно воплощает здесь детскую логику: многие сюжеты, особенно про дракончика на шоколадном заводе и фабрике мороженого, будто придуманы ребенком, который сам мечтает наесться сладостей без ограничений. С другой же стороны, нельзя не заметить вполне себе авангардные лексические игры в поэтической части книги. «В стране Хохотании / Жили смеянцы: / Смеяшка, Смеюрка, / Смеян, Смехотурка, / Смешила, Смешок, / Смеха полный мешок, / Смешурка, Смишутка, / Смешинка и Шутка, / Смешун заводной / И просто — Смешной» (кстати, почему-то именно этот фрагмент во многих изданиях купируют, но не здесь).
Была бы та же «двуслойность» в иллюстрациях Анны Власовой — и получилось бы совсем отлично. Но, впрочем, ее яркие картинки, видимо, призваны смягчить сапгировские эксперименты для самых юных книгочеев. Хотя и здесь спрятана «пасхалка» для образованных взрослых: аллюзия на знаменитый конный портрет Наполеона Бонапарта кисти Жака Луи Давида.
«Образ. Музыка. Жест»
Ролан Барт
Наследие одного из главных мыслителей XX века — французского философа-структуралиста Романа Барта — представлено на русском языке весьма неплохо. И преимущественно — усилиями издательства Ad Marginem, уже много лет последовательно выпускающего его труды. Теперь дело дошло и до посмертного сборника, в оригинале вышедшего в 1982-м под непереводимым названием L’Obvie et l’Obtus (отсылка к двум терминам Барта — «естественный смысл» и «открытый смысл»).
Тексты, написанные в разные годы и по разным поводам, объединяет их сфокусированность на различных видах искусства: от музыки и живописи до фотографии и кинематографа. И это, безусловно, показывает широту эстетических устремлений Барта, но вместе с тем, помогает лучше понять сам его метод: говоря упрощенно, философа во всем интересуют знаки, смыслы и речь (в самом широком значении).
Барт, конечно, не искусствовед. В своих подчас неожиданных интерпретациях шедевров прошлого он не особенно опирается на исторический контекст, труды специалистов по конкретной фигуре и тому подобное. Напротив, экстравагантный гений Возрождения Арчимбольдо (Барт, кстати, оспаривает его экстравагантность) оказывается не менее современным, чем революционер Эйзенштейн, романтик Шуман или абстракционист Твомбли.
Впрочем, было бы ошибкой подводить все эссе под какой-то единый принцип. Мысль автора парадоксальна и непредсказуема. От детального разбора отдельных произведений или даже кадров Барт перескакивает к глобальным обобщениям, от одного искусства к другому, и хотя следить за его логикой подчас непросто, особенно неподготовленному читателю, сами эти интеллектуальные виражи доставляют удовольствие.