В начале 1990-х миллионы людей в России начинали день с выяснения курса рубля по отношению к доллару США. В 1991–1992 годах «зелеными» можно было расплатиться практически в любом частном магазине — примерно как в сегодняшней Турции. Формально указом Ельцина расчеты в наличной иностранной валюте внутри страны были под запретом с июля 1992 года; запрет обходили нехитрым способом, номинируя цены и зарплаты в «условных единицах» («у.е.», или «убитых енотах», как шутили россияне). Постоянно терявшему в «весе» рублю попросту не доверяли. Понятно было, что надвигается финансовая буря. И 11 октября 1994 года, в день, вошедший в экономическую историю страны как «черный вторник», она грянула. Как это было, вспоминали «Известия».
Третий год дикого рынка
На третий год капитализма в нашей стране объем ВВП России уменьшился еще на 15%. Производство сокращалось, рос бюджетный дефицит, а поступления в государственную казну оставляли желать лучшего из-за низкой собираемости налогов и утечки капиталов за рубеж. Невысоки были и экспортные доходы. Тяжелым бременем на экономику ложился государственный долг, в том числе доставшийся в наследство от СССР, а точнее, от двух последних лет существования Союза. Серьезное влияние на материальное состояние миллионов людей оказал крах нескольких финансовых пирамид — МММ, «Телемаркета» и других подобных. Разочарование в пирамидах привело к тому, что доллар стал для большинства единственной «ценной бумагой», позволявшей сохранить и даже приумножить сбережения.
Россия всё больше зависела от кредитов международных финансовых организаций. В них видели чуть ли не панацею, хотя каждый только сдавливал удавку на шее российской экономики. За всё расплачиваться пришлось самым незащищенным людям — пенсионерам, офицерам, инженерам и рабочим, связанным с судьбами крупных предприятий. Несколько лет большинство из них постоянно ощущали падение уровня жизни. Работали они, как правило, по старой привычке, добросовестно, но зарабатывали так скудно, что экономисты всерьез заговорили о многомиллионной скрытой безработице, охватившей Россию. Причем страдали от нее нередко лучшие специалисты и лучшие предприятия, развитие которых стратегически необходимо. Погибали целые отрасли, в которых были заняты миллионы людей. В мирное время всё это казалось необъяснимой аномалией. Недовольство экономической политикой вполне могло выплеснуться на улицы — и выплескивалось. Поэтому Ельцин предпочел в аварийном режиме заставить правительство и финансовых тузов «вернуть курс рубля на место», продемонстрировав, что в России все-таки еще есть власть.
Но в 1994 году, в особенности летом, просматривалась и другая тенденция. Тогда финансовым властям удалось — во многом искусственно — остановить падение курса рубля. Почти каждый день в телевизионных новостях сообщали о героической борьбе правительства против тех, кто «раскачивает лодку». Пресса преподнесла замедление падения рубля как замечательное достижение, как шаг от всем изрядно надоевшей непредсказуемости к зыбкой стабильности. Многие поверили в это: люди охотно верят долгожданным новостям. Вот и вышло, что несколько месяцев страна — ради политического престижа — жила не по средствам. Рано или поздно за это пришлось бы расплачиваться.
Кардиограмма рубля
Курс рубля с начала 1994 года, несмотря на старания Центробанка, всё равно падал, но по сравнению с экономическими показателями недостаточно быстро. Так, с января по сентябрь он снизился на 47%, при этом цены за этот период выросли более чем на 60%. Биржевые спекулянты воспользовались этими проблемами 11 октября 1994 года, во вторник, который и в народе, и в прессе сразу окрестили черным. За один день курс американской валюты взлетел более чем на 38% — с 2833 рублей до 3926 рублей за доллар.
Началась паника: люди и организации пытались скупать подорожавшую валюту, опасаясь дальнейшего ослабления рубля. Десятки небольших финансовых организаций разорились, не справившись с резким скачком курса. В отличие от крупных банков у них не было ни инсайдерской информации, ни приличных валютных запасов, которые в то время были единственной подушкой безопасности.
В экспертном сообществе мнения разделились. Многие писали о крахе, о том, что и правительство, и Центробанк «проморгали» кризис. Но звучала и противоположная точка зрения.
«В падении рубля даже больше положительных сторон, чем в его укреплении», — комментировал произошедшее известный в то время экономист Павел Бунич. Он, как и многие в финансовом мире, считал, что государство вообще не должно контролировать валютные курсы. Свободный рынок всё расставит по местам.
Но Бунич и ему подобные, увлекшись экономическими теориями, забыли о политической реальности, о том, что после нескольких лет гиперинфляции общество — в особенности его самая активная часть — было не готово к новым потрясениям. Казалось, что пришло время немного отдышаться от шоковой терапии. И «черный вторник» крайне негативно сказался на репутации президента России, председателя правительства и политики, которую они проводили. Этот день наглядно показал, насколько слаба и уязвима наша экономика, финансовая система, от которой зависит жизнь десятков миллионов людей. Это прекрасно понимал Борис Ельцин, которому меньше чем через два года предстояло участвовать в президентских выборах. В такой ситуации он не мог даже думать о плюсах, которые можно разглядеть в резком падении рубля. Для него это в первую очередь была солидная потеря политического капитала, который и без того сильно оскудел после 1991 года.
Фактор премьера
Пресса в те дни много писала о том, что столь резкий взлет «американца» искусственно устроили «те, кому это выгодно», разыграв как по нотам спектакль на бирже. Ведь за дни ослабления рубля «олигархи» по дешевке скупили всё, что плохо лежало, — заводы, дорогую недвижимость... Здесь не обошлось без коррупции в остром латиноамериканском стиле.
Есть и такая версия тайных причин сговора «капитанов большого бизнеса». 14 октября в Москве предстояло открытие международной финансовой конференции по вопросам нефти, газа и нефтехимии. Обсуждались на ней инвестиционные проекты на сумму $2 млрд, да и проходила она под эгидой российско-американского торгово-экономического совета. А нефтяным и газовым экспортерам, как известно, выгоден низкий курс рубля...
К тому же на конференции, как ожидалось, непременно должен был выступить глава правительства России, недавний создатель «Газпрома» Виктор Черномырдин. «Черный вторник» застал его в Сочи, там Виктор Степанович проводил свой отпуск. На него надеялись как на человека, который способен договориться с крупным бизнесом и остановить валютный кризис. С другой стороны, архитекторы «черного вторника» рассчитывали на отставку Черномырдина, который вполне мог попасться президенту под горячую руку.
Но председатель правительства в те дни сумел доказать свою незаменимость. На конференцию он не приехал, зато ему удалось в считаные дни «навести порядок» в финансовом секторе, который напоминал тришкин кафтан. После «черного вторника» Ельцин стал меньше доверять своему правительству, но репутация премьер-министра в его глазах не пострадала. Он показал, что способен «навести порядок» в непростых обстоятельствах — и через несколько дней громогласно объявил, что кризис преодолен.
Он действительно оказался недолгим: правительство сумело остановить обвал, вбросив на рынок достаточное количество долларов. Следствием девальвации стало решение Банка России о повышении стоимости кредита. Уже 12 октября 1994 года ставка рефинансирования была повышена со 130 до 170%. Да-да, именно такие цифры были в ходу в то время... Впервые государство пошло и на серьезные ограничительные меры на валютном рынке. Отныне банки могли приобретать валюту лишь в пределах средств, предварительно депонированных на клиринговом счете биржи. В экономике появилась некоторая предсказуемость.
«Некомпетентность решений и действий»
Через несколько дней курс вернулся к прежним показателям. Расследованием причин «черного вторника» занялась специальная комиссия во главе с вице-премьером Олегом Лобовым. Первоначально в Белом доме и Кремле заговорили о «заговоре банков». Тогдашний вице-премьер и министр экономики Александр Шохин, глава президентской администрации Сергей Филатов и председатель Совета Федерации Владимир Шумейко сразу заявили, что во всем виноваты банкиры, хорошо заработавшие на изменении курса. И с этим трудно спорить: доходы крупных банков в те дни взлетели, а инфляция в 1994 году превысила 214%.
В основательном отчете, который подготовила комиссия Лобова, шла речь о «раскоординированности, несвоевременности, а порой и некомпетентности решений и действий федеральных органов власти». В результате своих должностей лишились глава Центрального банка Виктор Геращенко и исполняющий обязанности министра финансов Сергей Дубинин. Но главную причину кризиса комиссия не назвала — это слабость тогдашней российской экономики, которая раз за разом показывала свое бессилие перед любыми испытаниями в условиях «дикого рынка».
Одним из последствий краха стал поворот России к жесткой монетарной политике, который стал очевиден в 1995 году. Зарплаты и пенсии стали задерживать по полгода. В то же время был введен валютный коридор, который давал иллюзию стабильности. А дефицит бюджета финансировался за счет кредитов МВФ и масштабного выпуска государственных кредитных облигаций. Эта политика оказалась огромным мыльным пузырем, который лопнул в 1998 году.
Но, пожалуй, главным последствием «черного вторника» стало устойчивое недоверие общества к государству и финансовому бизнесу, которое удалось преодолеть только в XXI веке.
Автор — заместитель главного редактора журнала «Историк»