«В течение ближайших семи лет у России будет самая мощная исследовательская инфраструктура в мире»

Президент НИЦ «Курчатовский институт» Михаил Ковальчук — о том, как наша страна отреагирует на прекращение научного сотрудничества с ЦЕРН
Денис Гриценко, Антон Золотницкий
Фото: ИЗВЕСТИЯ/Алексей Майшев

Европейская организация по ядерным исследованиям (ЦЕРН) с первого декабря этого года закрывает доступ российским ученым к Большому адронному коллайдеру (БАК) в Швейцарии. Решение коснется почти пятисот научных сотрудников, которые участвовали в экспериментах на исследовательской установке, созданной усилиями множества стран. Особый вклад в разработку БАК внесла Россия. О том, что это решение означает для отечественной фундаментальной науки и как оно отразится на международном научном сотрудничестве, в интервью «Известиям» рассказал президент НИЦ «Курчатовский институт» Михаил Ковальчук.

«Любые расторжения отношений — это всегда болезненно»

— Журнал Nature сообщил, что с первого декабря этого года сотням наших физиков запретят доступ к Большому адронному коллайдеру (БАК). Выбор у ученых есть — отказаться от работы в российских институтах и перейти в иностранные. Есть уже понимание — как они поступят?

Большой адронный коллайдер
Фото: РИА Новости/Дмитрий Астахов

— Что будет делать каждый физик персонально, я не знаю. Но я могу сказать о проблеме в целом. Во-первых, в ней нет ничего нового. Эта история длится уже почти год. В ЦЕРНе уже год назад приняли решение отказаться от наших услуг. Сейчас фактически они его реализовывают. Любые расторжения отношений, в том числе и научных, это всегда болезненно и тяжело. Потому что рвутся связи, традиции, научная деятельность.

Но я позволю себе сказать, возможно, для кого-то странную вещь: для российской науки это положительный момент, так как для развивающихся сегодня в России мегапроектов надо много ученых, инженеров.

— Можно об этом подробнее?

— У нас есть большая программа по развитию в стране установок мегасайенс, запущенная указом президента. Под нее выделены огромные деньги — более полутриллиона рублей на достаточно короткий срок — до начала 2030-х годов. Деньги выделены на создание уникальной, не имеющей в мире аналогов инфраструктуры мегасайенс.

Мы разрабатываем, создаем и строим установки по всей стране. Самый мощный в мире высокопоточный нейтронный исследовательский реактор в Гатчине (ПИК. — «Известия»). Уникальная установка, сочетающая рентгеновский лазер на свободных электронах и ускоритель синхротрона в Протвино, на нашей площадке под Москвой. Новый синхротронный источник четвертого поколения СКИФ (Сибирский кольцевой источник фотонов строится в наукограде Кольцово Новосибирской области. Две экспериментальные станции СКИФ предназначены для Вирусологического центра «Вектор». — «Известия»). Новая установка «Российский источник фотонов» (РИФ предназначен для исследования белков, молекулярных и атомарных структур. — «Известия»), на острове Русский в кампусе Дальневосточного федерального университета. Синхротрон рентгеновской литографии в Зеленограде, который был построен еще в советское время, но заморожен. Сегодня мы полным ходом его запускаем. Работает Токамак (тороидальная камера с магнитными катушками. — «Известия») в Курчатовском институте.

Технологический зал реактора ПИК Петербургского института ядерной физики имени Б.П. Константинова в Гатчине
Фото: РИА Новости/Игорь Руссак

То есть у нас в течение ближайших пяти-семи лет будет самая совершенная, самая современная, самая мощная исследовательская инфраструктура в мире.

«Мы — интеллектуальный донор»

— Смогут ли российские институты трудоустроить физиков, лишившихся работы в ЦЕРНе? Какие существующие проекты могут их заинтересовать с профессиональной точки зрения?

— Наши физики, работая последние 15 лет за границей, конечно, приобрели там полезный опыт. Но, с другой стороны, они пришли туда со своими идеями, умениями. Ведь многие западные научные проекты, которые сегодня есть, например лазер на свободных рентгеновских электронах в Германии (Free Electron Laser, FEL. — «Известия»), Токамак — международный термоядерный реактор во Франции (ITER, International Thermonuclear Experimental Reactor) и еще целый комплекс установок, фактически в основе всех лежат идеи советской-российской науки. То есть мы — интеллектуальный донор.

У нас всегда были одни из лучших в мире установок для ядерной физики, для физики высоких энергий, элементарных частиц, для синхротронно-нейтронных исследований. Например, у нас в Протвино протонный ускоритель У70, как в ЦЕРНе, он входит в тройку мировых лидеров в этой области. Таким образом, ученые, работавшие за рубежом, сегодня смогут сосредоточиться на исследованиях на отечественных мегаустановках мирового класса.

2001 год, пульт управления У-70
Фото: commons.wikimedia.org/A. Solomonov

По поручению президента на базе Курчатовского института создан уникальный Центр меганауки. Туда входят все установки, которые я перечислил. И существующие сегодня, работающие полным ходом, и те, которые будут созданы в ближайшие годы. В этот центр уже вступили Белоруссия, Узбекистан, Таджикистан, сейчас мы обсуждаем вопрос вступления Казахстана, Ирана.

«Наш вклад очень значителен»

— Вклады российских институтов и фондов составляли около 4,5% бюджета для экспериментов на БАК. Как это скажется на работе ЦЕРНа?

— Действительно, помимо того, что мы интеллектуальный донор и фактически все эти проекты были запущены благодаря приходу российских ученых на Запад, в Европу, мы были и одним из крупнейших финансовых доноров. Например, мы внесли в проекты суммарно более €2 млрд за последние десятилетия. Только один проект — лазер на свободных электронах (FEL) — стоил €1 млрд 200 млн. 50% внесла Германия, 29% — Россия, а больше десяти европейских стран внесли менее 20%. Мы туда поставляем большое количество разных технологических решений.

Фото: ИЗВЕСТИЯ/Анна Селина

Вам один пример: в ЦЕРНе в качестве основы для наблюдений бозона Хиггса создано четыре калориметра. Это огромные, высотой с пятиэтажный дом, специальные детекторы, состоящие из сотни тонн кристаллов вольфрамата свинца. Единственная страна, которая смогла разработать и вырастить эти кристаллы в таком количестве, — это мы. Или же эксперимент по изучению кварк-глюонной плазмы — был предложен и реализован практически полностью российскими учеными. Поэтому пусть они думают о том, какие последствия теперь у них будут от нашего ухода. Во всех смыслах. И в финансовом, и в интеллектуальном.

— Для кого эта ситуация более болезненна — для российской науки или для мировой?

— Мы всегда были величайшей научной державой, в том числе в области мегасайенс. Это началось с атомного проекта, который реализовывали в Соединенных Штатах и в Советском Союзе. Поэтому мы и американцы были фактически единственными странами, которые полномасштабным образом разработали и придумали эти установки. Например, любой ускоритель в мире, встречные пучки, коллайдер — все это было придумано в России. В каждом ускорителе существует принцип автофазировки. И он был предложен академиком Векслером. Само синхротронное излучение было предсказано у нас академиками Померанчуком и Иваненко. Масса важнейших вещей была впервые создана у нас. И сегодня ситуация не сильно изменилась.

Термоядерная установка Токамак
Фото: ТАСС/Daniel Cole

Токамак на юге Франции — строится международный термоядерный реактор, создается тороидальная камера с магнитными катушками. И она называется русским словом «Токамак», такой же международной аббревиатурой, как «спутник». То есть реализуется то, что было придумано 50 лет назад в Курчатовском институте.

Мы остаемся лидерами в этой области и сегодня усилим свои позиции.