Семь десятков произведений графики, несколько скульптур, отсутствие специальной застройки и единственный зал — на первый взгляд не самые привлекательные показатели для выставочного проекта. Но экспозиция Третьяковской галереи «Великолепные очевидцы. Время и люди. 1910-е –1930-е» интересна не формальными характеристиками, а концепцией и множеством мини-сюжетов. Все экспонаты здесь — портреты и автопортреты. Одни и те же персонажи предстают в собственном и чужом видении. «Известия» всмотрелись в лица героев давно ушедшей эпохи, которые, в свою очередь, так стремились разглядеть будущее.
Выставочные линии
Новый проект до 25 августа демонстрируется в10-м зале здания на Крымском Валу. Место это специально выделено под временные выставки, прежде всего посвященные рисунку. Как известно, изображения на бумаге можно показывать лишь несколько месяцев, после чего они должны «отдыхать» без света. Потому-то идеи регулярно обновляемых блоков графики внутри постоянной экспозиции завоевывает все большую популярность: по этому пути пошли и в Эрмитаже, и в Русском музее, и, собственно, в Третьяковской галерее.
Проблема же в том, что как таковая графика едва ли может привлечь широкую публику: в небольших набросках по понятной причине нет красочности и размаха масляной живописи. Ключом к успеху оказывается необычный кураторский подход — отбор и группировка произведений не просто по именам их авторов или по времени создания, но по каким-то иным принципам, позволяющим сформировать из рисунков свой внутренний сюжет.
В данном случае всё получилось. Идея куратора, специалиста по русскому авангарда Татьяны Горячевой — простая и эффективная одновременно: показать, с одной стороны, как живописцы этого динамичного времени видели самих себя, а с другой, как их воспринимали товарищи по цеху.
Михаил Ларионов, бесконечно писавший свою жену и коллегу Наталию Гончарову (каждый раз — по-разному), Иван Клюн, изобразивший себя же в юности — в кубофутуристическом стиле — и в зрелые годы, пронзительно-реалистически, Юрий Анненков, создавший целую галерею образов выдающихся личностей. Всё это — авторы и герои новой экспозиции. Куратор представляет разные комбинации: самые частые — фигура, написанная разными художниками, и два автопортрета одного человека. Но интереснее всего, когда самопрезентация гения сопоставляется с чужим взглядом на него.
Бездарность против фанатика
Вот знаменитый фотомонтаж Эль Лисицкого, концептуальное селфи конструктивиста. Эмоции скрыты: перед нами человек-функция. Архитектор мира логики и расчета. А рядом — шарж Кукрыниксов, на котором великий новатор предстает уже совершенно иным, человечным, робким и смущенным.
Не менее выразительная пара — портреты Казимира Малевича, созданные им самим и Евгением Кацманом. Футурист, только ступивший на путь радикального эксперимента, изобразил себя строго анфас, с суровым взглядом, направленным прямо на зрителя. Реалист Кацман же показал родственника без всякого мессианского пафоса и даже с каким-то трагизмом во взгляде.
Особую выразительность этот заочный диалог приобретает, если знать историю взаимоотношений авторов — они были женаты на сестрах и некоторое время жили вместе. «Он меня считал бездарностью, а я его — фанатиком и никчемным» — признавался Кацман. Но упрекнуть его в предвзятости не получается. Пожалуй, такой Малевич вызывает даже больше симпатии, чем самовлюбленный и напыщенный вождь, коим он предстает и на автопортретах, и на фотографиях. И уж точно рисунок Кацмана психологичнее. Малевич же — мифотворец. Правде свояка он противопоставляет художнический идеал.
Летать охота
А вот его современник и конкурент Владимир Татлин изображал себя, напротив, без прикрас, если не сказать сильнее — самокритично. С позднего рисунка, созданного им за семь лет до смерти, на нас (точнее, куда-то мимо, через плечо) уныло смотрит грузный мужчина с вытянутым лицом — и почти невозможно узнать в нем великого мечтателя, сконструировавшего Башню III Интернационала и так и не взлетевший «Летатлин».
Другим видел его Александр Лабас. Художник группы ОСТ изобразил своего друга играющим на бандуре, и вот перед нами уже непривычно лирический образ. А скульптор Сарра Лебедева вылепила Татлина сидящим и широко расставленными ногами, и непонятно, то ли он пытается захватить побольше пространства, то ли маскирует неуверенность.
Ключевой в этой группе работ оказывается, однако, куда более поздняя бронза нашего современника Юрия Хоровского: юный Татлин шагает в будущее с крыльями «Летатлина» за плечами. Взгляд его устремлен вдаль. И — вот прекрасная кураторская находка! — в соседнем зале, как раз там, куда смотрит художник, висит и будет висеть сам «Летатлин».
Это уже постоянная экспозиция, но выставка и не мыслится как герметичное высказывание. Напротив. Выйдет ли посетитель из нее в зал Татлина, отправится к другому лидеру авангарда Кандинскому или же вернется к Филонову, чьи изображения голов рифмуются с портретами «Великолепных очевидцев», он увидит логичное продолжение той же истории. А именно — воплощение идей, которые родились в сознании личностей, ставших теперь для нас немного роднее.
В конечном же счете всё это вместе складывается в коллективный портрет целого поколения — и эпохи, в которую старый мир рушился, а новый создавался. Потому-то сегодня, в 2020-е годы, чувства, страхи, мечтания и трансформации героев первого авангарда нам, пожалуй, понятнее, чем когда-либо.