21 января знаменитый оперный певец Пласидо Доминго отметит свой 75-летний юбилей. Неделей раньше он прилетел в Москву, чтобы 14 января спеть в концертном зале Сrocus CityHall фрагменты из опер, оперетт, музыкальных комедий и сарсуэл в сопровождении симфонического оркестра столичной консерватории. Корреспондент «Известий» побеседовал с прославленным испанцем.
– Правда, что вы решили отпраздновать свой юбилей в Мадриде, в кругу семьи и друзей?
— Да, но вернусь к работе уже на следующий день. Стараюсь не нарушать режим и вообще человек дисциплинированный. Несколько лет назад я сказал себе: «Пласидо, раз ты собираешь полные оперные театры, и люди приходят тебя послушать, значит, ты в хорошей форме». Пение — это обязанность, и мне кажется, что я неплохо способен её выполнять. Для оперного певца важно не навредить себе и правильно распределять свои силы. Начинать петь только тогда, когда вся партия «уложится» в голове, ценить свободное время. Если ты много работаешь, то должен вкусно питаться и много спать. А если уж растолстел или похудел, то обязательно должен вернуться к прежней форме благодаря занятиям спортом.
– Как вы относитесь к своему возрасту?
— Бесстрашно, 75 лет — это три раза по 25. Есть мнение, что музыкант молодеет с годами. У меня та же страсть к пению, что и в начале карьеры. Мне повезло, что я вырос в театре и видел, как мои родители давали по пять представлений в неделю. Их пример показал мне, чего избегать. Что и как нужно делать, чтобы вокально не изнашиваться. Я часто их вспоминаю. Мне очень не хватает их присутствия рядом.
– Задумываетесь о том, что однажды придётся навсегда сказать публике «прощай»?
— Да. В 2006 году я чувствовал, что нахожусь в прекрасной форме после премьеры оперы Тан Дуна «Первый император». Тогда было самое время закончить оперную карьеру, но я решил, что принадлежу сцене, и продолжил петь. В 2010-м исполнилась моя давняя мечта, я дебютировал в опере Джузеппе Верди «Симон Бокканегра» как баритон, после чего вновь хотел остановиться, но увлёкся. В те годы я приступил к систематическому освоению баритонового репертуара. Тогда думал, что в 70 лет уже точно закончу оперную карьеру. На удивление, ещё пою. Через неделю мне исполнится 75 лет.
– Каков ваш новый прогноз?
— Я буду петь, пока чувствую, что могу выкладываться на сцене, и ни одного дня дольше. Насколько дарован нам голос, не знает никто. Его развитие подобно затянувшемуся строительству. Задумал 12-этажный дом и строишь первый этаж, а за ним — второй... Оказывается, что на эту стройку вечно не хватает денег. Твои ориентиры меняются, а ты все строишь и строишь. И это прекрасная бесконечная история.
– Пока вы выстроили себя в тенора или баритона?
— Я — тенор, имевший честь спеть в последние годы баритоновые партии, которые мне нравятся. Поймите, в опере я выступал как тенор до исполнения партии Симона Бокканегры. Хотя пробовал себя и как баритон в сарсуэлах. Любил и разучивал ради эксперимента красивые мелодии, которые он поет. В моем сегодняшнем голосе нет притворства, он развивается естественно. Меняются только краски, зависящие от эмоций, настроений и характеров.
– Зачем тогда проверяете его в караоке?
— Мне просто нравится петь качественную музыку. Тем более, что во время пения рядом моя семья. А тут еще магнитофон ставит тебе оценки, по которым понятно, что ты не всегда чудесный исполнитель. Это, как минимум, забавно. Вы знаете, я делю музыкальный мир на две части: хороший и плохой. Уверен, что оперный певец может спеть Yesterday душевно. Любое сочинение можно оценить умом и чувствами. Чем больше к ним приближаешься, тем лучше понимаешь, что их никогда не охватить целиком.
– Как вам русская публика?
— Русские всегда меня принимали очень тепло, радушно, восторженно. Ваша публика интеллигентна, воспитана, поэтому я с большим удовольствием выступаю в Казани, Санкт-Петербурге и Москве. Судя по реакции слушателей, они становятся счастливее после моих концертов. На несколько минут или часов, но так случается. Приходя в зал, люди забывают о своих проблемах, даже если они политические. Так они мне потом рассказывают, а русским нельзя не верить.
– Как вы вспоминаете свои выступления с нашими певцами в годы Холодной войны?
— Не хочется вспоминать об этом, но раз Вы просите… Мне было страшно. Во время одного из концертов с Еленой Образцовой на сцену выпустили белых мышей. Они все время бегали вокруг нас. Не знаю, как мы вообще тогда выстояли. Помню, что прятались в машине под сиденьями. Предупреждали, что могут стрелять в окно. Еще просили оглядываться по сторонам и быть осторожными везде, где бывали.
Сегодня любят сравнивать то время и это, хотя русские исполнители могут гораздо свободнее путешествовать сейчас. По-прежнему есть проблемы в международных отношениях, но не было времени, когда между нациями все было благополучно. Покуда проблемы могут быть решены без войн, то все хорошо. Увы, во многих частях мира это не так. И вот это как раз печально.
Что еще беспокоит? Развитие молодежи. Сегодня так много возможностей для обучения певцов. Я часто вижу одаренных ребят, которые не могут найти себе применение, они теряются. Физиологически их голоса различны, поскольку нет в мире даже похожих людей. Берутся разучивать большой репертуар в короткие сроки, а педагоги подстраивают их голоса под конкретные оперы вместо того, чтобы менять свои методики в зависимости от исполнителей.
– Без вашего конкурса «Опералия» было бы сложно пробиться талантам в оперный мир?
— Наверное, нелегко. Для многих важно чуть раньше показать себя другим, зарекомендовать. Правда, есть исключение — Анна Нетребко, которая категорически отказалась участвовать в конкурсе, когда я предложил ей. То, как развился ее талант, Вы знаете. Здесь дело не в наших наградах, а в постоянном общении с участниками. Мы часто советуемся, вместе выступаем на концертах. Я слежу за развитием музыкальных карьер певцов. Всегда тяжелее не конкурс, а то, что после него.
– Как Вы относитесь к своей судьбе?
— Я фаталист. Возможно, поэтому судьба ко мне благосклонна. Она подарила мне семью, любимое дело и трудности, без которых жить было бы не так интересно.