В пятницу, 20 октября, Apple выпускает фильм Эррола Морриса, одного из главных документалистов мира. Это беседа Морриса с Дэвидом Корнуэллом, он же Джон ле Карре, разведчик и автор лучших шпионских детективов ХХ века. Для Морриса его биография — повод поразмышлять об истории холодной войны и людей, чьими руками она велась. Он рассказывает о визите в СССР, отношении к Киму Филби, принципах рекрутинга в МИ-5 и МИ-6. «Известия» посмотрели фильм до релиза.
Тайны зависимости
Допрос или интервью? Эррол Моррис начинает фильм сразу с конфликта, драмы, интриги. Его собеседник, всемирно известный писатель Джон ле Карре, отработал в молодости в МИ-5 и МИ-6. Он знает толк в допросах. И что же у них будет? Естественно, зритель заинтересован. «Главное — при допросе — установить у собеседника зависимость. Я — единственный человек, который у вас остался, даете ему понять вы», — с едва заметной улыбкой рассуждает Корнуэлл. Видно, что для него это не просто беседа. Это поединок. А еще — репетиция встречи с Богом. Беседа была снята осенью 2019 года, когда Корнуэллу было 88 лет. В 2020-м он умер.
Для такой «репетиции» трудно было бы придумать возможность лучше. Эррол Моррис — не просто легенда документалистики, лауреат «Оскара», сделавший большие фильмы-интервью с Робертом Макнамарой, Дональдом Рамсфельдом, Элизабет Холмс и многими другими сложнейшими спикерами. Моррис еще и известен своим уникальным методом. Он сидит прямо напротив собеседника, но с помощью специальной системы зеркал создает эффект, что собеседник смотрит прямо в камеру, на зрителя. Обычно документалисты сидят сбоку от камеры, и взгляд интервьюируемого обращен к ним, не так сфокусирован на аудитории.
Мало кто может говорить прямо в камеру, сохраняя интимность беседы. Моррис решил эту проблему. Вместе с тем его живой, язвительный голос за кадром создает особое, почти мистическое ощущение того, что с героем разговаривает не просто человек, а некто особый, немного неотмирный. Такой, которому врать — себе дороже. Но можно всё же попытаться. Поэтому и Корнуэлл гадает вслух, как же ему обращаться к Моррису? И с кем он на самом деле беседует сейчас? Вопрос не тривиальный, как следует из приведенных доводов.
Выгода двойных агентов
Что же интересует Морриса в этом разговоре с одним из важнейших авторов шпионских романов в истории? На самом деле тем не так уж много. Стержень интервью — отношения Корнуэлла с отцом (мошенником, торговцем оружием, отсидевшим несколько лет в тюрьмах) и служба в разведке. Эти два полюса неразрывно связаны. Корнуэлл отмечает, что именно таких ребят, одиноких, из не самых благополучных семей, с хорошим образованием, но дырой в душе, с желанием быть любимым и ценимым вербуют в секретные агенты. Корнуэлла бросила мать, когда он был совсем маленьким: сбежала от невыносимого мужа, понимая, что ребенка он ей не отдаст. И так у него сформировались категории верности и предательства, важнейшие для сотрудника спецслужб.
Корнуэлл много говорит о Киме Филби, знаменитом двойном агенте, который работал в британской разведке, но служил на самом деле в советской. По мнению Корнуэлла, это идеальный пример шпиона. «Он лучше, чем кто-либо еще, знал, что делает, когда служил Сталину. Это было пристрастие, это было удовольствие от предательства, — рассуждает Корнуэлл. — Это была страсть служения советским начальникам — вот вам, я передам вам все секреты, только полюбите меня уже!»
Писатель вспоминает, как в 1988 году в Москве Генрих Боровик предлагал ему пообедать с Филби, который в тот момент уже жил в СССР. «Дэвид, я хочу, чтобы ты познакомился с одним моим хорошим другом. Он страстный поклонник ваших книг, — вспоминает Корнуэлл слова Боровика. — Его зовут Ким Филби». Корнуэлл отказался, потому что он был приглашен на обед к британскому послу. Нельзя, дескать, подряд обедать с человеком, который служит королеве, и человеком, который ее предал.
Свою службу Корнуэлл оправдывает. Он лично годами следил за своим другом, руководителем коммунистического кружка, в котором он состоял. «Я был в советском посольстве, шесть раз смотрел «Броненосец «Потемкин», меня поили водкой», — вспоминает Корнуэлл. Он тоже был двойным агентом. Это вообще самое удобное для разведки, говорит он. Вы следите за человеком, который вступает в тайную организацию, и только тогда вербуете его. Когда друг годы спустя узнал об этом и назвал Корнуэлла иудой, тот парировал: «Мы были в тот момент, технически, в войне против СССР. Ты работал на них, чтобы дестабилизировать нашу страну. Ты был не на той стороне». «А вы уверены, что были на той стороне?» — сразу спрашивает Моррис. «Конечно, нет», — отвечает Корнуэлл. Но по нему не видно, что он об этом жалеет.
Собеседник Морриса вообще мало о чем жалеет, судя по разговору. Для него собственная жизнь — это поле для творчества. Своей памяти он не верит, потому что она додумывает за него реальные события. «Не знаю, заглянула ли моя мать в мою комнату, прежде чем уйти из дома, — говорит он. — Но мое воображение создало в моей памяти ощущение, что она это сделала».
Человек постоянно обманывает себя, убежден он, а сексоты делают это еще изощреннее. «Вот радость от самовнушенной шизофрении, которую так любят секретные агенты, — говорит он. — Выходишь ты на улицу. И идешь с чувством, что ты — знаешь, а они все — не знают. Фаустовское ощущение». Эйфория от мысли, что ты правишь миром, определяешь политику стран, начинаешь войны своей секретной работой. И — уверенность в том, что есть где-то и особая комната, где вершатся судьбы мира.
Правда, считает Корнуэлл, эта комната на самом деле пуста. «Поэт ненависти к самому себе», — называет он себя в финале. Но это не мешает ему представать перед камерой законченным эгоцентриком, который сразу говорит, что вот об этом он говорить не станет, и об этом — тоже. Впрочем, надо ли? «Не думаю, что мы можем глубоко проникнуть в чужую личность. Но мы можем создать для себя их образ и потом с ним общаться», — рассуждает писатель.
Зеркала как путь к «Оскару»
Эррол Моррис слишком уважает своего зрителя, чтобы думать, что от писателя тот узнает нечто принципиально новое о постройке Берлинской стены или работе разведки, которую Корнуэлл и так блестяще описал в своих книгах. Морриса интересует само течение мысли собеседника, оптика Корнуэлла. Это передается и за счет киноязыка фильма. Корнуэлла мы видим под разными углами, в том числе с таких ракурсов, будто кто-то подсматривает за писателем тайно. При этом кажется, что Корнуэлл беседует с самим собой, сидя в пустом доме. Иногда Корнуэлла «пускают» в экстерьеры, где, например, могут быть расставлены зеркала, что создает всё новые «слепки» этого человека под музыку Филипа Гласса.
Рассказы Корнуэлла «окартиниваются» фрагментами фильмов. Причем иногда это реальные кусочки экранизаций его романов, а иногда это собственные реконструкции Морриса. То есть фильмы реально снятые и «вымышленные». Так грань между вымыслом и правдой в рассказе Корнуэлла стерта, так она не существует в фильме, где есть только правда мыслительного процесса, напряжение разговора по душам, но не обязательно откровенного.
Для «Оскара» это вариант очень хороший. Тут и Моррис с его авторитетом, и популярнейший собеседник, и российская тема сквозь весь фильм. И кроме того, это еще и подлинно художественное произведение — о памяти, о предательстве, о верности, о врагах, о родине. Только что не о любви. «Я не знаю, что это такое», — сообщает Корнуэлл. И кажется, что это самое честное в его долгой речи.