«По щучьему велению» — не просто сказка, а семейный блокбастер. В этом уверен исполнитель главной роли Никита Кологривый. Каждую роль актер рассматривает как судьбоносную. Поэтому с удовольствием примерил на себя черты сказочного Емели. Но мечтает Никита о роли Степана Разина. Лицом похож, на лошади скачет, фланировкой владеет. Он обязательно реализует свою мечту, и для этого ему не понадобится волшебная рыбка. Об этом Никита Кологривый рассказал «Известиям» накануне премьеры фильма Александра Войтинского «По щучьему велению», который представляет во всех кинотеатрах страны 26 октября российский дистрибьютор игровых и анимационных фильмов «НМГ Кинопрокат», входящий в холдинг Национальная Медиа Группа.
«Емеля — парень, любящий жизнь и всё, что вокруг происходит»
— В прокат выходит сказка «По щучьему велению». Русская классическая сказка — редкость в отечественном прокате.
— «По щучьему велению» — не просто сказка, а семейный блокбастер.
— Каждый фильм для детей, выходящий в прокат, делает замах на «Чебурашку». Удастся ли Емеле сравниться с лопоухой игрушкой?
— Вы имеете в виду ушами?
— Нет, я имею в виду популярностью.
— Нет никакого замаха, Чебурашка — это всё-таки компьютерный герой, некое существо. А я — божье создание, человек. У меня нет цели переплюнуть «Чебурашку», есть цель достучаться до зрителей. Каждая роль — это вопросы, которые я задаю себе и сам на них отвечаю. Для чего мне она? Почему именно сейчас пришла ко мне, а не потом?
— И для чего Емеля вам?
— Видимо, эта роль мне нужна была в определенных жизненных обстоятельствах, чтобы взять черты характера Емели и примерить их на себя.
— А какие качества героя вам симпатичны?
— Авантюризм.
— А вы разве не такой?
— В определенные этапы жизни я разный. Что-то заложено воспитанием, но роли порой диктуют. У кого-то из героев подмечаю классное качество и думаю: «Возьму-ка себе!» Вот и Емеля — он легкий, наивный в меру, доверчивый. Он умен и остроумен, любопытен. А любопытство — это движение человека к цивилизации. Он подмечает чужие пороки.
В нем есть парадокс: Емеля ленивый, но при этом всё время куда-то стремится. Ему скучно, душно, но не лень покататься на салазках, порыбачить, влюбиться, подраться. Зато ему не хочется учиться, слушать нравоучения отца, заниматься тем, чем занимаются в деревне. Он хочет вырваться из привычного окружения. В этом мы схожи. Мне тоже хотелось вырваться из Новосибирска в Москву. Поэтому могу понять Емелю.
— У Емели есть хорошее качество — он не злопамятный. С таким характером легко по жизни.
— К сожалению, мне не легко. Поэтому в герое я нашел ту легкость, иронию, умение посмотреть на ситуацию чуть сверху. Он понимает, что проще адаптироваться к ситуации. Нельзя жить прежним порядком. Надо постоянно эволюционировать. И Емеля демонстрирует это на протяжении фильма.
Он парень, любящий жизнь и всё, что вокруг происходит. А над проблемами смеется.
— Вы легко прощаете своих врагов?
— Нет. Я их всех помню. Как раз эта роль была возможностью подышать. Я вырос в постоянном соперничестве как спортсмен. И прекрасно понимаю, что иногда нужно не только посмеяться, но и, стиснув зубы, что-то преодолеть. И легче будет всем, если выстраивать отношения с улыбкой.
— Продюсеры, работая над этим фильмом, считают, что сказка — это вечный материал и всегда будет востребована. С нею создатели попадут в вечность. Ваш фильм такой?
— Допустим, царь Эдип или Медея попадают в вечность, потому что взята архитипичная история, в которой подняты темы отношений отца и сына, разрушения авторитета семьи, ухода ребенка из дома. Если копать, Фрейда много будет.
— Но сказка прелестна тем, что она легкая.
— Она легкая, но говорит о том, например, что без труда не выловишь и рыбку из пруда. И это факт, знания, о которых сказано в Библии, в Торе, в Коране, но они донесены другим языком, более доступным. Сказки — это концентрация знаний.
Они дают тему для размышлений: что будет, если ребенок уйдет из семьи, что теоретически может с ним произойти. И тут подумаешь, а нужно ли тебе испытывать этот путь, чтобы понять, что ты любишь маму и папу? Или достаточно посмотреть кино и понять, что на самом деле — всё в порядке.
«Мне в детстве запрещали слушать Шнурова»
— Создатели хотели быть ближе к современному зрителю, говорить с ним на одном языке. И вот уже герои произносят вместо «девица» — «девушка». Щуку Емеля называет «рыба моей мечты» — привет Шнурову (название песни из репертуара артиста. — «Известия»). Вы хотели, чтобы люди это считали?
— Безусловно. Вот вы выросли на советских киносказках, качественных, наших. Мы искали баланс между современной и классической формой, чтобы быть понятными и современным детям, и их родителям, выросшим не только на Disney и Pixar, но и на нашей классике. Сейчас всё намного быстрее, ярче, фильмов больше. Поэтому детям нужно информацию подавать в чуть другом ключе. И мы старались, не испортив русского языка, добавлять знакомые зрителям слова. Чтобы любой мальчишка, девчонка поняли, что это им близко. Что у них же одноклассник — такой же Емеля.
— Как вы относитесь к творчеству Сергея Шнурова?
— Абсолютно нейтрально.
— Вам нравится мат в песнях?
— Вы знаете, мне в детстве запрещали слушать Шнурова. Но у меня была кассета, которую я гонял в плеере. И тогда я понял, почему на него был запрет. Там только мат и был.
— Вас это привлекало?
— Конечно. Запретная тема. Теперь же мне напрочь неохота слушать Шнура. А поматериться могу похлеще, в музыке открытий для себя никаких не сделаю. Меня привлекает Джеймс Браун.
— Это возрастное. Вы переросли хипстерский слэнг.
— Не то чтобы перерос. Провокационное творчество, яркое, художественное — не мое. Мне Розенбаум нравится больше.
— Какие бы три желания вы загадали, поймай вы волшебную рыбку?
— Я бы загадал… Не знаю. Кому-нибудь передарил бы эту рыбу. Не хочу заниматься этой ерундой.
— Потому что кузнец своего счастья?
— Я хочу умереть с ощущением, что сам был своей золотой рыбкой. У русского человека принято надеяться на какие-то высшие силы. Уж они-то всё решат. Чтобы всё было, оторвись от дивана, иди и сделай. Надо на себя надеяться, а не на чудеса.
«Я знаю, как на босяцком языке донести маленькому человеку, что всё в порядке»
— Какое желание вы в силах самостоятельно реализовать?
— Построить большой дом для творческих людей, где помогут им в реализации. Хочу, чтобы было общение поколений, как в 1960-х. Собирались бы на вечерах, концертах, потом были дискуссии.
— Так, может, вам просто руководить какой-нибудь филармонией или театром?
— Нет. Мало. Я хочу, чтоб это была территория размером с «Мосфильм». Там я создам все условия. Будут проживать молодые дарования со всей страны. Чтобы они могли использовать ресурсы этой студии для реализации своего творчества, а взамен выдавали продукты — фильмы, спектакли и тому подобное.
Я знаю, что нужно подросткам. Им нужно дать шанс для реализации. Без денег. Потому что у них их нет. Талантливый парень сидит в деревне на лошади, а он, может, оперный певец. Чтобы поехать в Москву, надо, чтобы два поколения скинулись ему на дорогу. Это сложно. Поэтому для талантов у меня будет всё бесплатно.
— Вы идеалист?
— А чего нет? Я видел, как это работает в Новосибирске в Академгородке. Как предлагают ученым условия, а они дарят свой талант взамен отечественной науке. Я хочу это сделать для художников, гримеров, актеров, каскадеров. Чтобы была такая база а-ля Цирк дю Солей. По принципу: где работают, там и живут. И если мы создадим интересную, молодежную, свободную среду, это будет большое дело. Вот захотел режиссер артиста на роль, приехал, а там их тысяча. Тут же кастинг провел. Удобно.
— Уже есть бизнес-план?
— Я съездил в Сибирь и на Алтай. Присматриваю, где построить.
— В Барнауле строят культурный кластер. Может, с ними пообщаться?
— Я уже с ними. Так что всё нормально.
— Для себя лично что хотите?
— Для себя хочу душевного покоя, благополучия и здоровья своей семье, детям.
— Говорят, вы хотите усыновить ребенка. Это так?
— Да. У меня есть дочь, ей 2,5 года. Я хотел бы много детей.
— Так зачем вам приемные дети, если вы мечтаете о тысяче актеров?
— Хотим с женой детей. Просто нужны деньги для этого. Я не вижу смысла в своей работе, если не получать ресурс, который можно отдавать потом. Как только пойму, что есть финансы, чтобы ребенок жил достойно, счастливо и не видел, как я измываюсь над собой, чтобы его прокормить, — тут же ребенок появится. Я хочу, чтобы он знал, что нужен родителям, а не обуза для них.
Я был в детдомах в качестве волонтера и прекрасно находил общий язык с этими ребятами.
— Зачем вы туда пошли?
— Любопытство. Это было года четыре назад. Занятость позволяла. С детства с беспризорниками, с детдомовцами общался. Это же дети, просто у кого-то нет мамы и папы, а у кого-то родителей лишили родительских прав. Парадокс — в детдомах маленькие дети не плачут.
— Почему?
— Потому что знают, что к ним никто не подойдет.
Это качество детдомовцев мне очень любопытно. Оно мне пригодилось в работе над ролью в режиссерском дебюте актера Арсения Робака «Жиза». Сериал о сбежавших из детдома подростках. Так что, мне кажется, я смогу помочь такому ребенку. Я знаю, что значит чувствовать себя ущербным, и как это, когда с барского плеча тебе дарят шанс. Я знаю, как на босяцком языке донести маленькому человеку, что всё в порядке. Что и с этим тоже живут, и даже очень неплохо.
«Когда встретился с Безруковым, решил: «Ну, дядька, дай время!»
— Вашими партнерами в кино были Роман Мадянов, Сергей Безруков, Михаил Горевой. Вы не теряетесь рядом с такими мастерами?
— Нет. Во-первых, я считаю, что я талантливее их (улыбается).
— Талантливее?
— Конечно!
— Вот молодец. Самоуверен.
— Безусловно. Это раз. А два — это учителя и соперники, которые не дают мне расслабиться в кадре. Они задают такой уровень существования на площадке, что ты не имеешь права ударить в грязь лицом. Ты должен включаться наравне. Именно за это я очень благодарен им. Я уверен: ученик должен победить учителя.
— Победить?
— Да. Превзойти, скорее. Учителю от этого тоже будет очень приятно. Сергей Витальевич Безруков еще и мой художественный руководитель в Московском Губернском театре. Он как партнер в кадре и на сцене мне постоянно что-то подсказывает. «Давай, Никитос! Давай, давай», — говорит он. Я вырос на его кино: «Есенин», «Участок». Мы с ребятами во дворе играли в «Бригаду». Я даже не мечтал, что буду рядом. Но когда встретился с Сергеем Безруковым на съемках «Бендера», решил: «Ну, дядька, дай время!»
Роман Сергеевич Мадянов — это просто клад. Он играет в «По щучьему велению» Царя. Эдакий царь-хозяйственник. В перерывах между сидением на троне он столярничает и слесарничает. Ходит в переднике с карманами, полными инструментов, носит деревянную корону, которую специально для съемок своими руками выпилил легендарный оператор Сергей Астахов.
Мадянов — это истории, опыт актерский, профессионализм. Он советы не дает — демонстрирует энергией на площадке. То есть я считаю, что артист должен быть влюблен в свою профессию. Он должен заражать своей энергией окружающих.
Оба мастера представляют «школу некапризных артистов». И в ней они дают уроки молодым артистам: как себя вести, как работать на площадке, как терпеть. Это только молодежь выпендривается: «Ой, жарко. Ой, холодно. Ой, кофе, чай». А мэтры как пришли на смену, так целый день будут находиться под солнцем, под дождем, да неважно. Я очень благодарен, что получил возможность быть рядом в пик их творческой формы.
— Это расслабляет или держит в напряжении?
— Когда ты видишь людей, которые с удовольствием занимаются своим делом, с полной отдачей, тебе это доставляет удовольствие и заставляет сразу включиться.
— Вы хотите сыграть Степана Разина. Почему?
— Я поступал с этим материалом в театральный институт. А еще мой дед — хасавюртовский казак. А прадеды — казачество из Дагестана. Я чувствую в себе силу. А кроме того, обладаю навыками фланкировки и верховой езды. Меня воспитывали в мужских коллективах. Там и наказывался, и поощрялся. Знаю, как боль героя передать. Поэтому Степана Разина сыграл бы лучше, чем еще кого-нибудь.
— Многие подмечают в вас отрицательное обаяние. Вы согласны?
— Да как хотите. Главное, что я харизматичный. А всё остальное — ерунда. Десять человек стоят на сцене, а смотреть зрители будут на одного. Я хочу, чтобы это всегда был я.
— Сейчас некоторые ваши коллеги уехали из страны. Как вы к этому относитесь?
— А я предсказывал все эти отъезды, когда всё только началось. Как и приезды. Сейчас уже мы все смотрим другой фильм — «Возвращение».
Не важно, правы — не правы. Мое место там, где родился и живу. Здесь мои друзья, мое творчество. Здесь Родина моя. У России огромный ресурс, и наше кино ждут большие перемены. Я надеюсь, найдется такой молодой артист, который скажет: «А, Кологривый. Я сделаю этого очкарика когда-нибудь». Конкуренция дает качество.
— Вам никогда не хотелось заделать щербинку в зубах?
— Хотели! Но не я, а продюсеры на съемках «По щучьему велению». Говорили: «Заделай ее». Но я возмутился: «С ума сошли, что ли? Какое заделывать?! Я же не принц. Давайте оставим частокол, в конце концов».
— Вас это не смущает?
— Ни в коем случае (улыбается)! Это моя особенность.