Орфанные, то есть редкие болезни остаются проблемой для здравоохранения даже развитых стран мира. В России последние годы принимаются все новые меры помощи таким больным на государственном уровне. О том, что делается для этого, «Известиям» на полях ПМЭФ рассказал Дмитрий Кудлай, член-корреспондент РАН, член попечительского совета РНФ, вице-президент компании «Генериум».
— Тема редких болезней становится актуальнее с каждым годом, как складывается ситуация с орфанными заболеваниями у нас в стране?
— Тема редких заболеваний выделяется в стратегиях развития всех стран с высоким социальным ориентиром. И я могу сказать, что внимание к людям с редкими заболеваниями говорит о проактивной позиции государства. Какие бы ни были у нас критические замечания к системе здравоохранения, конституционным правом на медицинскую помощь со стороны государства она нас обеспечивает, с каким бы диагнозом ты ни был и что бы с тобой не происходило. И это, мне кажется, очень важно, потому что математическое большинство стран не занимается этим вопросом принципиально по причине «неэффективности влияния данных инвестиций на экономику».
Те инициативы, которые появились сейчас в сфере диагностики, терапии и профилактики редких заболеваний, развиваются по правильному, с моей точки зрения, тренду.
В период пандемии коронавируса, когда российскому здравоохранению пришлось бороться с пандемией, создавая диагностические, терапевтические и профилактические платформы, появилось много предпосылок для развития механизмов, способных помочь с решением проблем.
Достижения современной молекулярной медицины, наработанные в период пандемии, начиная с 2020 года, были достаточно эффективно и благополучно конвертированы в орфанную сферу. Проблема редких заболеваний ранее была не в фокусе, но в 2008 году в государственной программе по обеспечению высокотехнологичными лекарственными препаратами «7 высокозатратных нозологий» появился первый рекомбинантный препарат гормона роста — соматотропин «Растан». Он был результатом кооперации Института биоорганической химии им. Овчинникова и Шемякина, Эндокринологического Центра МЗ РФ и АО «Генериум». Препарат, производимый по полному циклу, прошел проверку временем, результаты исследования по показаниям — гипофизарный нанизм и синдром Шерешевского- Тернера, представлены на всех профильных мировых конференциях, опубликованы в ведущих специализированных научных изданиях и успешно применяются 15 лет, выдержав конкуренцию с аналогами из США, Дании и Швейцарии. Сейчас на улицах наших городов Вы уже не встретите людей с признаками «карликовости» и это уже никого не удивляет. К хорошему привыкаешь быстро!
— Что касается диагностики, какие сложные биотехнологические разработки есть в нашем арсенале, чтобы выявлять такие заболевания?
— С января этого года в нашей стране, согласно Постановлению Правительства, запущен принципиально новый механизм неонатального скрининга. Задача расширить спектр задач скрининга с 5 редких заболеваний до 36, хотя и это считалось серьезным достижением в системе мероприятий по профилактике осложнений у новорожденных.
Минздрав России определял профильные нозологические целевые единицы новой Программы и, параллельно, ставил задачи по методикам диагностики, обсуждая физические методы, такие как масс-спектрометрия, так и молекулярно-генетические.
На себя мы взяли вторую задачу — внедрить отечественный диагностикум, детектирующий изменения по гену, ответственному за спинально-мышечную атрофию. Любая неточность или ошибка в диагнозе дает примерно два с лишним миллиона долларов необоснованных годовых расходов в расчете на одного пациента, если диагноз поставлен неправильно. Вторая подзадача была — это сложнейшая тема первичных иммунодефицитных состояний. И это был еще один вызов, заказ государства на разработку системы, которая определяет состояние клеточного и гуморального звеньев иммунитета на момент рождения, как ключевых факторов патологии.
Скрининг осуществляется на второй-третий день после рождения, забирая у ребенка кровь из пяточки и нужно было без дополнительной травматизации, не меняя методику забора, использовать имеющийся биоматериал для обследованию на дополнительных 31 нозологию.
Во исполнение этой задачи была разработана и внедрена самая современная мультиплексная (многоканальная) система «ИммуноБит», которая способна определить, есть или нет СМА у ребенка и оценить показатели иммунитета. Радикальным шагом вперед на фоне всего, что происходит в диагностическом мире — это количественные параметры иммунитета в данном тесте. Это технология, являясь разновидностью ПЦР, определяет количество фрагментов ДНК (TREC и KREC) на выходе лимфоцитов из кроветворных органов в систему кроветворения и на основании этого совершенно четко определить каково состояние, количество и функциональность Т- и В-лимфоцитов.
Это дает возможность определить динамику состояния пациента и эффект терапии, потому что своевременная терапия иммуноглобулинами, либо трансплантация многократно улучшает отсроченные результаты и помогает облегчить состояние и предотвратить инвалидизацию ребенка. Такие диагностические платформы — это то, что мы смогли реализовать в результате последних двух лет.
Также нами разработаны тест-системы на платформе ELISA и гибридных белков, используемые для диагностики различных заболеваний, включая инфекционные. И все это те диагностические технологии, которыми мы можем не просто гордиться, но и делиться с нашими коллегами и двигать парадигму здравоохранения в мире, что подтверждают последние рекомендации ВОЗ, в которое вошли данные системы.
— А какие решения и меры поддержки государства используются для того, чтобы улучшить ситуацию?
— Сейчас достаточно много мер поддержки. Когда мы говорим о конкретной прикладной пользе медицинских биотехнологий, то мы не забываем, что без фундаментальной науки, мы никуда не продвинулись бы, если бы, к примеру, не было наработок НИИ им. Гамалеи, которые разрабатывали платформы биотехнологических вакцин. Поэтому Российский научный Фонд, не теряя фокус на фундаментальные задачи, внес изменения в уставные документы, позволяющие использовать гранты на проекты ОКР (опытно-конструкторские работы) , дающие быстрый результат внедрения в экономику.
Также, если говорить об индустрии, Фонд развития промышленности и Минпромторг разработали четкую систему, в которой можно получать субсидии на конкретные проекты.
Еще можно упомянуть инициативу Минпромторга «продукт на полку». Даже если в данный момент страна чувствует тревогу и зависимость от каких-то брендов или патентов, то не тратится время на ожидание, пока пройдет срок на патентную защиту, а можно проходить путь разработки, доклинических этапов исследования препаратов, чтобы часть «пробега» была пройдена, и они ждали своего часа, а потом, когда это нужно, особенно если это относится к стратегически важным технологиям.
Для российских производителей предусмотрена целая система преференций относительно участия в конкурсах или тендерах по 44-му Федеральному закону. Особенно это касается производителей, имеющих максимальный уровень глубины локализации.
— Какие есть сложности или особенности в создании препаратов и диагностических систем для орфанных заболеваний? И насколько отличается процесс их регистрации и внедрения?
— Тема орфанных заболеваний сегодня притягивает к себе внимание и обществ пациентов, и медицинских ассоциаций, и федеральных органов, и специалистов в медико-биологической сфере, исследовательских образовательных проектах. Это помогает системе совершенствоваться. Сам процесс регистрации орфанных препаратов в развитых странах имеет отличия от общих процедур— это, по сути, фаст-трек. То есть используется механизм ускорения, который значительно быстрее выводит его в сферу практического применения во всех странах, у нас это тоже есть, но фрагментарно. Нам есть с чем работать в этом направлении. Многое уже сделано: на этапе рассмотрения документов сокращены сроки оценки регуляторными органами досье с препаратами для лечения редких заболеваний. Ковид, кстати, подарил нам много интересных законодательных инициатив. Например, постановление 441, которое позволяло быстрее выводить препараты на рынок.
Но все эти регуляторные моменты нужно продолжать развивать, и сейчас эта работа ведется, с моей точки зрения, не формально, а с заинтересованностью к результатам, потому что время выводит всех специалистов, которые могут повлиять на систему здравоохранения позитивным образом, из философского состояния в состояние боевой готовности.
— Какие перспективные направления развития вы видите в ближайшем будущем?
— Есть системы, которые соответствуют новым запросам здравоохранения и их надо развивать, с учетом их скорости и эффективности. Как пример, приведу цифровую ПЦР, которая имеет большой потенциал для решения современных задач здравоохранения. Она способна заменить традиционный ПЦР в реальном времени, как более предпочтительный метод высокопроизводительного количественного определения целевых нуклеиновых кислот для таких задач, как обнаружение редких мутаций, обнаружение патогенов, валидация методов NGS и т.д.
Также есть прямой запрос здравоохранения на диагностические системы оценки женской фертильности. Не секрет, что многие женщины многократно и не всегда эффективно прибегают к процедуре ЭКО. Научные публикации последних пяти лет во всем мире говорят о том, что наша генетика — это не данный нам навечно набор хромосом, отмечаются элементы дрейфа геномных структур. Эти мутации негативно влияют на имплантацию эмбриона, в том числе при проведении процедуры ЭКО. Тесты на основе технологических модификаций ПЦР могут определять аномальный уровень метилирования генов, определяя порядок терапии данного эпигенетического заболевания для улучшения рецептивность эндометрия.
По уровню развития отечественных научных команд мы готовы к решению вышеописанных задач, которые нам откроют путь к решению самых актуальных проблем здравоохранения!