Один из лучших в мире скрипачей — Владимир Спиваков — возобновил карьеру после проблем с рукой и вынужденного (надеемся, временного) расставания с инструментом Страдивари. 29 мая в Зале имени Чайковского маэстро исполнил сложнейший Концерт для скрипки с оркестром Альбана Берга, продемонстрировав, что даже на пороге 80-летия может покорять «эвересты» репертуара XX века — причем как никто другой. «Известия» оценили творческий подвиг народного артиста, совершенный, кажется, вопреки всему.
Без скрипки
Владимир Спиваков в последние десятилетия довольно редко выступал в качестве скрипача. Куда чаще его можно было увидеть в дирижерском амплуа. И хотя концерты Национального филармонического оркестра России (НФОР) с его худруком заслуживали всяческого внимания, появления на сцене Спивакова-солиста (в основном в камерных ансамблях) были особенно ценны.
Увы, в годы пандемии народный артист СССР и вовсе взял паузу — перенесенный коронавирус дал осложнение на руку, в итоге довольно долго Владимир Теодорович вовсе не мог играть. Постепенно восстанавливаясь, он лишь изредка позволял себе исполнить что-то относительно небольшое — как, например, номер-сюрприз на сольном концерте сопрано Даниэль де Низ в Доме музыки.
Но проблемы со здоровьем — еще не всё. Через некоторое время после начала СВО Спивакова лишили возможности играть на скрипке Страдивари. Много лет назад уникальный инструмент приобрела группа меценатов и передала маэстро в пожизненное пользование. С одной оговоркой: требовалась очень дорогая страховка, которую оплачивала английская компания. А поскольку Спиваков не уехал из России, британцы отказались от своих обязательств. Поэтому музыканту пришлось вернуться к скрипке Гобетти.
На фоне этих событий новость о том, что Владимир Теодорович сыграет Концерт Берга, выглядела чудом, актом героизма. Двухчастный додекафонный опус — одна из вершин скрипичного репертуара, сложнейшее произведение как в отношении техники, как и в эмоциональном плане: большую часть времени солисту приходится поддерживать максимальный градус экспрессии. Для музыканта ознаменовать свое возвращение таким выбором — примерно то же, что для спортсмена, лишь недавно оправившегося от травмы, сразу замахнуться на мировой рекорд.
Правда, Спиваков раньше уже играл Берга — в том числе в Москве в 2018 году. Он даже записал сочинение на CD (с Гюрцених-оркестром Кёльна под управлением Джеймса Конлона); по сей день это одна из лучших интерпретаций Концерта. Но слишком многое изменилось с тех пор, чтобы можно было надеяться снова услышать спиваковское исполнение шедевра вживую. И всё же это случилось.
Хорал и танец
Главный номер программы был предварен Вступлением к «Лоэнгрину». И такой выбор лишь на первый взгляд кажется странным и далеким от экспрессионизма XX века. На самом деле композиторы Новой венской школы (и Берг в том числе) во многом выросли именно из Вагнера. Спорный вопрос, удалось ли подчеркнуть эту преемственность дирижеру Арсентию Ткаченко, вставшему в этот вечер за пульт НФОР. Но сам коллектив проявил себя отлично, продемонстрировав благородное, изысканное, слаженное звучание, прорастающее от эфемерных аккордов струнных до всеохватного tutti.
Достойно справились оркестранты и с партитурой Берга. Отметим удачный баланс между группами и прекрасное взаимопонимание: прихотливая музыкальная ткань не распадалась — напротив, казалась цельной, естественной и прозрачной.
Впрочем, в центре внимания был, конечно, солист. И с первых же звуков Спивакова забывались и возраст артиста, и физиологические препятствия, и замена инструмента. Голос скрипки был ясным и мудрым, интонация — безупречно чистой, а финальный флажолет заоблачной высоты — небесно-возвышенным.
Берг в интерпретации Спивакова — отнюдь не неврастеник, а глубоко искренний человек, оглядывающийся на прожитую жизнь со всеми ее бурями и волнениями и готовящийся ко встрече со Всевышним. Потому-то экспрессионизм здесь не внешний, поверхностный. А гармония и истинная красота — не только в финальном разделе, где Берг цитирует хорал Баха, но и во всем материале сочинения.
О поздних опусах нововенцев принято говорить как о чем-то заумном, переусложненном. Но Концерт, напротив, одно из самых человечных творений эпохи. Лирический герой опуса кое-где может даже пуститься в пляс — и сам Спиваков пару раз чуть-чуть пританцовывал, когда в музыке мелькали ритмы лендлера. Владимиру Теодоровичу, как никому другому, удалось парадоксально и убедительно соединить в своем исполнении земное и возвышенное, простодушное и мудрое. И, возможно, неслучайно напрашивающийся контраст между хоральным эпизодом и предшествующим материалом оказался сглажен, нивелирован: переход между двумя мирами совершился постепенно.
Кстати, эту же способность виртуозно переходить с одного музыкального языка на другой маэстро продемонстрировал и в выборе биса. Несмотря на явную усталость артиста после такого «восхождения», обойтись без символического подарка публике никак было нельзя — слишком единодушные и восторженные овации обрушились на музыкантов. И, сев на место первой скрипки, Спиваков сыграл Серенаду Гайдна под деликатное pizzicato оркестра. Можно было усмотреть в этом скрытую иронию — мол, вот вам бальзам для ушей, израненных диссонансами. Но когда слышишь, с какой высокой простотой Спиваков исполняет наивную мелодию венского классика (не нового, а старого, первого), понимаешь, что и в этой вроде бы безделушке, и в берговском шедевре скрипач размышляет о главном.
Ищите женщину
Единственным произведением второго отделения стала фантазия для оркестра «Русалочка» Александра фон Цемлинского, учителя Арнольда Шенберга, который, в свою очередь, был педагогом Берга и лидером нововенской школы. С точки зрения исторической логики правильнее было бы поставить этот опус в первое отделение, после Вагнера, чтобы тем самым выстроить линию преемственности. Но есть риск, что тогда к главному произведению программы — Скрипичному концерту — зрители пришли бы изрядно уставшие.
Симфонический раритет начала XX века практически неизвестен публике. И, пожалуй, это тот случай, когда вердикт истории справедлив. В партитуре по мотивам сказки Андерсена есть красивые места, выразительные темы и броские оркестровые эффекты, но страдает логика развития и форма. Когда образованная, интеллигентная публика филармонии радостно зааплодировала после окончания второй части, решив, что это уже финал цикла, стало ясно: проблема не в дирижере, а в самом сочинении. Впереди же была еще третья часть, которая всё никак не кончалась, несмотря на постоянные «обещания».
Цемлинский, конечно, композитор не первого ряда. В последнее время наблюдается постепенный рост интереса к его творчеству — по крайней мере, стараниями энтузиастов оно выходит из полного забвения. Но «Русалочка» лишний раз напоминает, что и у классиков были средние опусы, которые сегодня представляют интерес скорее исторический, чем художественный.
Зачем же ставить такую вещь в программу рядом с безусловными шедеврами? Чтобы узнать ответ — ищите женщину.
Цемлинский был влюблен в свою ученицу Альму, но та вышла замуж за Густава Малера, которого Цемлинский боготворил (и, заметим, подражал ему в музыке). Свои страдания неудачливый ухажер выразил в «Русалочке». Годы спустя Малера не стало, и Альма связала свою жизнь с другим гением — архитектором Вальтером Гропиусом. Их дочь Манон трагически скончалась в 18-летнем возрасте, и именно ей Берг посвятил свой Скрипичный концерт, дав ему подзаголовок «Памяти ангела» и тем самым увековечив имя девушки. Но Берг вряд ли состоялся бы как композитор без Шенберга, а Шенберг — без Цемлинского.
Зная эту историю, иначе воспринимаешь соседство двух столь неравнозначных произведений. Впрочем, концепция концепцией, но когда еще вживую можно услышать такую редкость, как фантазия «Русалочка»? И пусть лучше подобные опусы хотя бы иногда появляются в программах, чем лежат мертвым грузом в архивах. Как минимум они позволяют увидеть историю музыки объемнее.
Нам же остается ждать новых концертов Спивакова-скрипача, но пока повезет меломанам Страсбурга: 25 июня маэстро исполнит там произведения Баха, а все сборы пойдут на содержание Русского православного прихода Всех Святых.