Советский Союз был государством атеистическим. Диалектический материализм входил в государственную идеологию «страны победившего социализма». Времена «воинствующего безбожия» к середине 1980-х давно прошли, государство робко сотрудничало с Русской православной церковью, но в подтексте оставалось взаимное недоверие и даже неприязнь. Но принятое на государственном уровне решение отметить 1000-летие Крещения Руси очевидным образом подвигало стороны сделать шаг навстречу. И он был сделан 29 апреля 1988 года, когда генеральный секретарь ЦК КПСС М.С. Горбачев встретился в Кремле с предстоятелем Русской православной церкви патриархом Пименом. «Известия» вспоминают подробности.
Открытие, а тем более строительство нового храма или монастыря было в Советском Союзе делом исключительным, практически небывалым. А молодые города, которые возводились вокруг «великих строек социализма», и вовсе обходились без церквей. Быть верующим для советского гражданина считалось делом рискованным: можно было столкнуться с косыми взглядами и со служебными неприятностями. А между тем православными в СССР считали себя миллионы людей. И, вопреки тогдашним журналистским клише, не только древние старики. Так что в канун объявленного празднования 1000-летия Крещения Руси ясно, что нельзя было ограничиться научными конференциями историков и реставрацией нескольких храмов.
Как всё начиналось
Казалось бы, церковь уже не воспринимали как однозначного врага. Но тотальный контроль государства сохранялся, да и атеистическую пропаганду никто не отменял. Традиционно с послевоенных лет церковь была союзником советской власти лишь в одном важном деле — борьбе за мир на международном уровне. Во внутреннюю политику священнослужителей не пускали, с вольнодумством в проповедях боролись.
Первые годы «эпохи перемен» Михаила Горбачева ознаменовались далеко не радикальным, но все-таки заметным усилением атеистической пропаганды. Увеличился тираж Информационного бюллетеня института научного атеизма, а секретариат ЦК КПСС принял секретные постановления о противодействии зарубежной клерикальной пропаганде в связи с 1000-летием Крещения Руси. Молодой и красноречивый генеральный секретарь ЦК КПСС поначалу как будто не нуждался в поддержке со стороны церкви и верующих.
«Мы — европейцы»
В 1987-м, в год 70-летия Октября, Горбачев много говорил о революционных традициях, о том, что идеи Ленина особенно актуальны в «наше перестроечное время», а лозунг «Вся власть советам!» получил новый смысл в аспекте демократизации. Но в то же время в его программной книге «Перестройка и новое мышление» прозвучала такая мысль: «Мы — европейцы. С Европой Древнюю Русь объединило христианство». Многие тогда отметили эту риторическую фигуру генерального секретаря.
Вскоре в обиход вошли знаковые термины «ускорение», «перестройка», «демократизация», наконец, «гласность». К середине 1988 года взлетела популярность газет и журналов, писавших о прошлом и настоящем так, как будто цензуры уже не существовало. Публицисты стали властителями дум. Наибольший резонанс получали выступления, в которых резко критиковались разные грани советской жизни — политической, экономической, социальной, культурной. Понятия «сталинизм» и «застой» воспринимались как нечто преступное. Пришло время и пересмотра стереотипно критического отношения к церкви...
В то время действующих храмов и монастырей в стране критически не хватало. У государства хватало сил лишь на реставрацию сравнительно немногих шедевров зодчества. Печальные развалины можно было увидеть в каждом городе и почти в каждом селе. Но в год 1000-летия Крещения Руси политика советского государства по отношению к Русской православной церкви резко изменилась — конечно, с ведома Горбачева. Юбилейные торжества наметили на июнь, но уже в первые пять месяцев 1988 года в СССР открылось более 60 храмов, в которых прежде располагались конторы, клубы и склады.
Беседа в Кремле
Весной 1988 года Горбачев обсудил на Политбюро необходимость основательной встречи с руководством РПЦ. Горбачев сразу изложил, к каким шагам нужно готовиться: «Это — открытие приходов в Западной Украине и Белоруссии, духовной семинарии, возвращение части Киево-Печерской лавры, проведение литургии в Успенском соборе Кремля, закладка памятника в Москве по случаю 1000-летия христианства на Руси». Спорить с ним не стали. А старейшина Политбюро, тогдашний председатель Верховного Совета СССР Андрей Громыко искренне поддержал генерального секретаря. Опытный дипломат, много лет возглавлявший Министерство иностранных дел, он понимал, что потепление взаимоотношений между ЦК и церковью поможет в международных делах. В США и Европе Москву часто упрекали за притеснение верующих. Новая политика по отношению к церкви лишила бы противников Советского Союза этого аргумента.
И вот пришел исторический день. 29 апреля 1988 года, в старинном кремлевском Екатерининском зале Горбачев радушно, как он это умел, принял патриарха Пимена и четырех митрополитов, среди которых был будущий патриарх, а тогда — митрополит Ленинградский Алексий II.
Обе стороны аккуратно следовали принятой в то время риторике. Говорили о «ленинских традициях» как о чем-то незыблемом и благотворном — и для верующих, и для государства. Вряд ли архиереи искренне равнялись на политику «вождя мирового пролетариата», но и они не могли представить, что через три с половиной года Советский Союз исчезнет с карты мира, а имя Ленина останется разве что в учебниках истории.
В своей речи Горбачев наряду с признанием созидательной роли православной церкви в истории России отметил, что советская власть по отношению к верующим допускала ошибки, «перегибы», «которые сейчас исправляются». Это стало, быть может, самой большой неожиданностью для экспертов. «Верующие — это советские люди, трудящиеся, патриоты, и они имеют полное право достойно выражать свои убеждения», — говорил Горбачев.
Предстоятель Церкви и глава государства приняли решение построить в Москве новый храм — в честь 1000-летия Крещения Руси. По тем временам это была сенсация: в столице в советское время новых «культовых сооружений» не возводили.
Обмен речами продолжался несколько часов. Горбачев назвал Крещение Руси «знаменательной вехой на многовековом пути развития отечественной истории, культуры и русской государственности». Патриарх Пимен, высказав поддержку «нравственному обновлению общества», отметил, что «еще не все проблемы жизни церкви получают свое разрешение». Святейший немало говорил о миротворческой миссии Горбачева. Генеральный секретарь также отметил вклад церкви в «борьбу за мир во всем мире».
Под вспышки фотокамер растаяла многолетняя конфронтация советского государства и церкви. Все отметили рукопожатие вождя правящей советской революционной партии, наследника большевиков — и предстоятеля церкви, за которым стояли традиции Древней Руси и во многом того старого мира, который однопартийцы Горбачева по-прежнему ритуально грозились разрушить «до основанья, а затем».
Генеральный секретарь заверил своих гостей, что возвращение храмов и церковных реликвий верующим отныне станет в СССР государственной политикой. В отличие от многих других публичных обещаний это слово он сдержал. В конце мая в Оружейной палате церкви торжественно передали десятки православных реликвий, хранившихся в музеях. До конца юбилейного года церкви возвратили еще около 1000 храмов, а также мощи святых, хранившиеся в музеях Московского Кремля. В прессе почти полностью прекратилась антицерковная пропаганда. Диктат государственного атеизма сменила свобода вероисповедания.
Без конфронтации
Тысячелетие крещение Руси ознаменовалось не только праздничными приемами, конференциями и концертами, когда по Центральному телевидению СССР впервые выступали церковные хоры. Торжества, на которые съехались сотни иностранных гостей, с размахом прошли в Троице-Сергиевой лавре и московском Богоявленском соборе. До конца года в лоно церкви вернулись такие святыни, как Оптина пустынь и Свято-Введенский Толгский женский монастырь. После долгого перерыва в СССР стали большими тиражами издавать Библию. Повсюду открывались лавки, в которых продавалась церковная литература.
В советских и зарубежных СМИ на первых полосах появились фотографии Горбачева и патриарха Пимена, которые радушно улыбались друг другу. Для большинства зарубежных читателей это была невероятная сенсация, ведь генерального секретаря ЦК КПСС воспринимали как главного атеиста планеты. Тут не обошлось без издержек. Западные левые в большинстве своем воспринимали (и не без оснований) любую религию как оплот реакции. И сближение «революционера» Горбачева с клерикалами сочувствия у них не вызывало. Но в глазах большинства — и в СССР, и за его пределами — Горбачев все-таки выиграл.
Что Горбачев ждал от церкви в ответ на такие «послабления»? В первую очередь — стратегическую поддержку «перестройки», в том числе в публичных выступлениях и проповедях. Но нужно отметить, что священников к этому не принуждали. Контроля и давления стало меньше. Горбачев и его советники считали, что церковь может сыграть умиротворительную роль в социальной политике. Стало ясно, что приходская жизнь, если ее не ограничивать, может охватить как минимум сотни тысяч активных людей в разных республиках СССР.
Одно из главных последствий этой встречи — в том, что изменились установки в отношении к верующим и к религиозному сознанию в комсомоле, в учебных заведениях, в прессе и даже в КПСС. На них больше не смотрели как на изгоев. На партийных семинарах проходили дискуссии о необходимости свободы совести среди коммунистов. В прежние времена даже робкое участие членов партии в церковных обрядах считалось предосудительным, а после апреля 1988 года некоторые коммунисты стали выступать в прессе с заявлениями о необходимости церковного возрождения — и вместо выговоров получали за это гонорары.
К 1990 году число православных приходов в СССР увеличилось с 6086 до 10 100. Священнослужителей избирали на съезды народных депутатов СССР и РСФСР и в Верховные Советы республик.
Всерьёз и надолго
Горбачев и патриарх Пимен создавали систему взаимодействия между церковью и союзной властью, закладывали ее основы «всерьез и надолго». Впрочем, последствия этого примирения церкви с государством оказались гораздо серьезнее, чем можно было предполагать в 1988 году. Очень скоро (на это хватило трех лет после «судьбоносной», по выражению Горбачева, встречи в Екатерининском зале) рухнула коммунистическая доктрина, а вслед за ней и Советский Союз. Миллионы людей потеряли идейную опору в жизни. Многие из них обратились к вере. В стране активизировались секты. Но в апреле 1988 года был заложен прочный союз между государством и Русской православной церковью — и влияние тоталитарных учений в «лихие девяностые» не стало роковым для страны. Зато продолжался ренессанс православной церкви — приход за приходом, храм за храмом. Православная вера часто становилась отдушиной для тех, кто пострадал от «шоковой терапии» и разочаровался в политических догмах... А восстановление величественных храмов «от Москвы до самых до окраин» стало одним из признаков будущего возрождения России.
После распада СССР церковь осталась одной из немногих сил, которая сплачивала единство расколотого постсоветского пространства. Из многих решений Михаила Горбачева, которые удивляли современников, курс на потепление в отношениях государства с церковью оказался наиболее жизнеспособным и перспективным на долгие годы.
Автор — заместитель главного редактора журнала «Историк»