Величайшие картины французских импрессионистов встретились с русским авангардом; живописные ню — со скульптурными. Наконец, шедевры коллекции ГМИИ им. А.С. Пушкина — с «гастролерами» из Эрмитажа, Третьяковки и Русского музея. Главные арт-сокровищницы страны снова объединили усилия, чтобы максимально объемно представить важнейший этап в истории искусства: рождение модернизма. «Известия» в числе первых оценили экспозицию, открывшуюся 17 апреля и обреченную на успех.
Не расстанусь с импрессионизмом
Импрессионизм уже давно — самое «народное» направление в зарубежной живописи. Этот общеизвестный факт недавно получил очередное подтверждение, когда выставки собраний Щукиных и Морозовых побили рекорды посещаемости что в Париже, что в Москве и Петербурге. И вполне логично, что, даже завершив эти грандиозные гастроли, российские музеи не захотели расставаться со столь благодатной темой. Не прошло и полугода с момента завершения выставки «Брат Иван. Коллекции Михаила и Ивана Морозовых» в ГМИИ им. А.С. Пушкина, как та же институция, но в другом своем здании запустила проект, который, пользуясь киношной терминологией, стоило бы назвать спин-оффом.
Выставка «После импрессионизма» заняла все три этажа Галереи искусств Европы и Америки XIX–XX веков и фактически заменила там постоянную экспозицию. Но переживать тем, кто хотел посмотреть классические, любимые с детства вещи, не надо — они почти все остались, разве что, возможно, переехали в другие залы. «Соборы» Моне и «Гора Святой Виктории» Сезанна; «Ты ревнуешь?» Гогена и «Девочка на шаре» Пикассо. Перечислять можно долго.
Действительно, примерно три четверти экспонатов у широкой публики вызовут реакцию «Это же… То самое! Ну как его…», а у знатоков — спокойную радость встречи со старыми знакомыми. Зато последняя четверть арт-объектов как раз призвана создать ощущение новизны и помочь посмотреть на известные этапы искусства под иным углом.
Прежде всего это произведения русских художников, формирующие подчас совершенно неожиданные рифмы с французской классикой. Например, знали ли вы совершенно гогеновское полотно Кузьмы Петрова-Водкина «Семья кочевника» (1907) из Чувашского художественного музея? Оказывается, автор «Купания красного коня» и «Петроградской Мадонны» писал и такую экзотику. Или еще находка: «Натюрморт с зеркалом» Софьи Дымшиц-Толстой, конечно, сразу вызывает в памяти «Красных рыбок» Матисса. Думаете, очередное французское влияние? Вот и нет. Русская картина появилась на год раньше.
— Выставка посвящена любимой всеми нами теме, очень глубокой, поднимавшейся в самых разных формах. Здесь есть игра, очень много интересных сопоставлений. Но за ними стоит, с одной стороны, интереснейший процесс взаимодействия русского и французского искусства, а с другой — выделение нескольких аспектов истории искусства, — поделился с «Известиями» директор Эрмитажа Михаил Пиотровский.
Единый процесс
Порой эти переклички выглядят игрой в бисер и напоминают еще об одной выставке ГМИИ — «Бывают странные сближенья…», хотя такого озорства и совсем уж умозрительных натяжек здесь нет. Порой же параллели можно воспринять в патриотическом ключе: тот же русский символизм ведь ничуть не хуже французского! И соседство нежно-ностальгических композиций Виктора Борисова-Мусатова с декоративными панно Одилона Редона тому подтверждение.
Но кураторы, конечно, не ставили перед собой цель переписать историю и убедить нас, что в России «измы» возникли без западного влияния. Напротив, зрителю напоминают, что почти вся прогрессивная молодежь Москвы стремилась в особняки Щукина и Морозова, где жадно впитывала новейшие тенденции. Однако на этой «чужеземной» почве родилось уже совершенно свое, индивидуальное искусство — лучизм Михаила Ларионова, супрематизм Казимира Малевича, конструктивизм Владимира Татлина и так далее.
— Наша выставка — о том, что искусство — единый процесс и Россия выступает его полноправной частью. К тому моменту русская художественная культура была не только способна ответить на вызов, но и дать что-то новое, что в конечном итоге мы знаем как русский авангард, — пояснила гендиректор Пушкинского музея Елизавета Лихачева (заметим, этот проект стал первым, который она открыла в статусе главы ГМИИ).
Из древности в современность
Публика, впрочем, вовсе не обязана считывать кураторские идеи. Главная прелесть экспозиции (помимо, разумеется, уровня шедевров) — в том, что каждый может воспринять ее по-своему. Кто-то просто придет полюбоваться на лучшие вещи импрессионистов и постимпрессионистов, кто-то попытается вникнуть в сюжет о русско-французских связях, ну а кто-то воспользуется возможностью увидеть не самые известные экспонаты из регионов и запасников, включая графику и скульптуры. Да, объемные произведения здесь тоже есть, включая целую подборку обнаженных красавиц, вылепленных Аристидом Майолем, и синдскую статую II–III века до н.э.
Но как не воспринимай выставку, нельзя не впечатлиться самим этим путешествием по истории искусства — причем едва ли не самому насыщенному и революционному его периоду. Не хватает только эффектного завершения «одиссеи». Финальной точкой мог бы стать «Черный квадрат» Малевича (пусть не 1915 года — он «невыездной, — а повторение 1929-го), но то ли кураторы ГМИИ решили не повторять ход Третьяковки с выставки в Ватикане, то ли не захотели провоцировать массы на скептические размышления, «до чего всё докатилось».
Экспозиция завершается полотном Павла Филонова, полным при всей кажущейся грубоватости той же изысканности, что и вещи Сезанна и других постимпрессионистов. И здесь тоже можно усмотреть определенный посыл: красота искусства меняется, но, несмотря на все трансформации, остается красотой.