Размышляя о том, насколько историческая наука может доверять изобразительному искусству, британский историк культуры Питер Берк настойчиво педалирует такое необходимое добросовестному ученому качество, как осторожность. В предисловии автор говорит о традиционной «снисходительности» историков к изображениям (по сравнению с письменными источниками) но в то же время и о наметившемся еще в прошлом веке «повороте к изображениям» (pictorial turn), связанном прежде всего с появлением фотографии, которая помогла «выстроить «историю снизу», сосредоточив внимание на повседневной жизни и опыте простых людей». Критик Лидия Маслова представляет книгу недели, специально для «Известий».
Питер Берк
«Взгляд историка»
Москва: Эксмо, 2023. — пер. с английского А. Воскобойниковой. — 368 с.
Берк иронизирует над самим словом «источник», которое так любят его коллеги: «Традиционно историки называют имеющиеся у них свидетельства «источниками», как будто они наполняют свои ведра водой из потока Правды, а истории их очищаются по мере приближения к истоку. Метафора яркая, но вводит в заблуждение, поскольку подразумевает возможность описания прошлого без вмешательства посредников». Вслед за голландцем Густавом Ренье Берк предлагает оперировать вместо «источника» более корректным понятием «след». В этом смысле следами прошлого можно считать не только официальные архивные документы, рукописи и печатные книги, но и здания, мебель, ландшафт, картины, статуи, гравюры, фотографии, а к концу книги Берк начинает привлекать в качестве свидетельств даже кино, в том числе и игровое.
При обращении со всем этим культурным богатством от историка-«следопыта» требуется чрезвычайная осмотрительность: не зная контекста того или иного произведения, очень легко сесть в лужу со своими выводами и гипотезами. С такими «свидетелями» прошлого, как изображения (в оригинале книга называется Eyewitnessing — «свидетельство очевидца»), нужно работать очень аккуратно: «Они немые свидетели, и их показания трудно вербализировать. Они предназначались, может быть, для передачи своего собственного послания, но историки нередко игнорируют это, чтобы «между строк» вычитать то, что художники вроде бы преподали нам, сами того не заметив. В этой процедуре есть очевидные опасности».
«Изучите историка, прежде чем вы начнете изучать факты», — цитирует Берк популярный учебник Эдуарда Карра «Что такое история?» и советует начинать исследование любого произведения с изучения тех целей, которые ставил перед собой их создатель или заказчик. Среди факторов, которые влияют на искажение исторической и социальной реальности, Берк разбирает интересы пропаганды, стереотипные представления о «другом», визуальные условности, общепризнанные в определенной культуре или в определенном жанре (батальные полотна удостаиваются особого внимания исследователя). «...Историки, которые не учитывают разнообразие намерений художников или фотографов (не говоря уже об их покровителях и клиентах), могут серьезно заблуждаться», — предупреждает Берк перед тем, как утешить читателя хорошей новостью: ценную информацию можно почерпнуть даже из изображения, сильно искажающего реальность, если попытаться реконструировать, через сколько социальных, психологических и идеологических фильтров она пропущена.
Подыскивая иллюстрации в истории кинематографа (здесь, в частности, задействованы «Триумф воли» Лени Рифеншталь, «Рождение нации» Дэвида Уорка Гриффита, «Двадцатый век» Бернардо Бертолуччи), автор книги делает важный вывод: «Если и есть урок, которому учат все фильмы, так это разница между тем, как разные люди или группы смотрят на одни и те же события». Не будет большой натяжкой сказать, что Берк призывает историков при исследовании изображений проявлять классовое чутье и политическую бдительность: наверное, особенно остроумно такие советы воспринимаются под обложкой американского издания, которую красит нежным светом «Утро нашей Родины» Федора Шурпина. Эту картину Берк упоминает в главе «Фотографии и портреты», где речь идет среди прочего о трансформации жанра «государственного портрета». По тонкому наблюдению британского профессора, Шурпин не только мифологизирует И.В. Сталина, глядя на него снизу вверх, но в то же время ассоциирует его «с современностью, которая символизируется как тракторами и пилонами на заднем плане, так и восходом солнца» («пилонами» культурный англичанин, судя по всему, называет опоры линии электропередач).
На обложку русского издания вынесена фотография улицы в Рио-де-Жанейро, сделанная фотографом Аугусто Шталем около 1865 года, которую Берк использует в качестве последней иллюстрации, финального аккорда своего исследования. Вроде бы ничего особенно интересного на этом снимке не изображено: горы, пальмы, домики по краям уходящей вдаль дороги, а в левом нижнем углу — какое-то бразильское сельпо, которое, как бывает во многих селениях, видимо, служит центром социальной жизни. На первый взгляд, не слишком выразительная фотография дает пищу для размышлений пытливому историку, обратившему внимание, что на одном из селян, расслабленно общающихся у магазина, есть шляпа, но нет обуви. Предвосхищая удивление современного европейца, «для которого шляпа может показаться излишней, а обувь — необходимостью», Берк разъясняет: «...в Бразилии XIX века всё было наоборот по целому ряду климатических и социальных причин. Соломенная шляпа была дешевой, а кожаная обувь стоила довольно дорого».
Интересно пофантазировать, как проницательный британский ученый мог бы проинтерпретировать колоритный внешний облик и парадоксальный гардероб аборигенов, почти в такой же мизансцене кучкующихся около магазина где-нибудь в Тамбове сто с небольшим лет спустя после жанровой сценки в Рио-де-Жанейро. Визуальные следы их жизнедеятельности обильно представлены, например, в фильме «Афоня». Но, думается, и при анализе ярославской «истории снизу» находчивый Питер Берк не растерялся бы, будучи мастером осторожных, обтекаемых, а потому универсальных формулировок, позволяющих в любом изображении (неважно, спонтанном или постановочном) усмотреть «свидетельство условностей одежды данного социального класса в данном конкретном месте и времени».