Грохот ствольной артиллерии, авиационных снарядов, станковых пулеметов, автоматов. Так звучит сегодня Артемовск (Бахмут). Город берут с трех сторон. В сутки захватывается несколько домов, далее без передышки следует атака на новые объекты. Тактика: первой заходит штурмовая группа, за ней — «прикрышка» (прикрытие), следом — закрепление, и замыкает эвакуация, вытягивающая раненых. За спиной у бойцов из ЧВК «Вагнер» — три месяца беспрерывных боев. С оценками ближайших перспектив они не торопятся, но утверждают, что самое сложное позади. На позициях российских бойцов, штурмующих центральный район, побывал специальный корреспондент «Известий».
Каждый четвертый
Мы выбираемся из катакомб бывшего артемовского винного завода, где сейчас размещается штаб штурмового подразделения, и пешком идем на запад, в сторону того самого центра. Мне приходилось видеть в пик боев Мариуполь, но, кажется, Бахмут-Артемовск даже ему даст фору. Описывать уровень ущерба не стану, скажу лишь, что именно здесь я впервые смиряюсь с тем, что подобное разрушение городов — норма нынешних военных действий, иного ждать не приходится.
Полифония вокруг такая, что временами думаешь: то ли в ближайший подвал свернуть, то ли на землю лечь. В одном месте утыкаемся в очаг свежего прилета — пробитый снарядом этаж, черный дым. Сопровождающие меня бойцы ведут себя подчеркнуто невозмутимо, и я постепенно заражаюсь их спокойствием. Тем более территория сравнительно безопасная: до передовых позиций несколько сот метров.
Сопровождающие меня в полной мере представляют лицо сегодняшнего бойца подразделения. Один — 35-летний Добер — командир. До этого 11 лет отходил «при погонах». За последний год получил орден Мужества, медаль «За отвагу». И «Кровавую монету Вагнера», 47 г чистого золота, вручаемую за особые заслуги.
— Может, еще какие-то награды есть. Мы узнаем о них при окончании очередного контракта, по возвращении домой, — объясняет он.
Второй — 32-летний Джокер (позывной изменен). Прибыл сюда в ноябре.
— Три месяца ждал, пока ЧВК приедет, — рассказывает. — В итоге каждый четвертый у нас записался добровольцем. Еще часть завернули по разным причинам.
О том, почему многие стремятся сюда, в эпицентр, где хочешь не хочешь, а придется идти в пекло, в ближний бой, возможно, врукопашную, Добер, Джокер и другие встреченные объясняют, что «слухи об их смерти сильно преувеличены». Перед любой операцией происходит тщательная артобработка объекта, чтобы свести сопротивление к минимуму. Каждый штурм планируется как математическая схема: кто и куда идет, какой сектор перекрывает. В лоб и наобум никто не прет, исключено. Отношение к бойцам уважительное. Сама атмосфера в коллективе здоровая, точнее всего ее можно охарактеризовать как братство.
Группами, под дымами
Группу бойцов мы встречаем у одного из домов. Здороваемся, пожимаем друг другу руки. У самого старшего, богатыря лет 50, рукопожатие совершенно медвежье.
— Я с Дальнего Востока, — рассказывает он о себе. — Воюю четыре месяца. Контракт подписал не задумываясь.
Про «работу» говорит просто:
— Штурмуем. Отгоняем. Сейчас за дамбой деремся. Но они тоже о себе дают знать, недооценивать противника нельзя.— Лицом к лицу приходилось сталкиваться?— Конечно, приходилось, — отвечает без особого энтузиазма.
В руках у дальневосточника — АКС со складным прикладом. На корпусе навес, защищающий пальцы от раскаленного металла. И дополнительная рукоятка для удобного хвата. Рожок не стандартный — на 30 патронов, а снятый с ручного пулемета Калашникова — на 45: в ближнем бою на перезарядку лишней секунды может не быть. На груди — самодельная граната из пластида, трофейная. На поясе — аптечка, которой приходилось пользоваться при оказании помощи и другим, и себе: три месяца назад был ранен под колено, отлежался в госпитале. Вернулся в строй.
Другому — 22 года.
— После школы я собирался в армию пойти. Но… череда обстоятельств. Не сложилось. Зато теперь здесь.— Не жалеешь, что приехал?— Нет, вообще ни капельки! — удивляется вопросу боец. И описывает взятие 170-метрового пятиэтажного дома, возле которого мы стоим:
— Заходили двумя группами, под дымами. Первая — 26 человек. ВСУ, когда поняли, что мы внутри, побросали всё и ушли. Целую гору коктейлей Молотова оставили, никакого сопротивления не оказали.
Спрашиваю про возраст: не чувствует ли себя в подразделении слишком молодым (основной контингент — 30–40 лет)?
— На возраст тут не смотрят, — усмехается. — Не по годам судят, а по делам!
Из подвалов
По пути встречаем двух мирных жителей (по крайней мере, так они представляются) — их выводят бойцы на безопасную территорию, откуда отправят в тыл. Илья и Александр. 28 и 32 года. Один, по его словам, электромонтер, другой изготавливал светильники. Делятся, что соседи по дому, в убежище с другими жильцами провели несколько месяцев.
— Мы выбрали российскую сторону, специально ждали, — говорит Илья. — Прятались в подвале зоомагазина. Еды запасли заранее. Семьи эвакуировались давно.
На вопрос, куда дальше, какие планы, отзываются:
— Сложно сказать. Всё сгорело. Посмотрим. Хорошо, что живы остались.
Интересуюсь после у военных: не вызывают ли подозрения двое взрослых ребят в самом расцвете сил? Мне отвечают: «Вызывают!» Но оговариваются, что в городе продолжают укрываться разные гражданские, в том числе мужчины призывного возраста. Выходить им на украинскую сторону резона нет: загребут под ружье. Вот и получается почти как в мышеловке. «Специальные органы разберутся», — резюмируют сопровождающие.
Эхо мирной жизни
Под ногами на узкой дорожке — хвостовики от ракет и снарядов без числа. В одном месте путь преграждает неразорвавшаяся ракета «Урагана», торчащая из земли.
Из ближайшей бетонной щели появляется кот со слезящимися глазами и жалобно мяукает, пытаясь что-то объяснить нам на своем кошачьем языке. Среди кирпича валяются два молодых пса — рыжий и черный — и даже ухом не поводят, когда воздух сотрясается от очередного разрыва. А поодаль стоит собака с умными и совершенно человеческими глазами и как-то горько улыбается, провожая нас взглядом.
Забегаем в девятиэтажку, поднимаемся наверх. Выход во многих квартирах, за отсутствием стен, ведет сразу на улицу.
— Вот там противник, — указывает Добер на близлежащий квартал, который утюжат из тяжелой артиллерии. — 300 м.
Из-за стены раздается характерный хлопок. Появляется снайпер, меняющий позицию.— Что чаще всего удается видеть в прицел? — спрашиваю.— Суету, — бросает он и исчезает в руинах.
Вокруг и на полу — эхо мирной жизни. Женская шляпка, чемодан, потрепанный зонтик, газета двухлетней давности, детские санки, мясорубка. На одном из столов фотографии: школа № 24 г. Бахмута, 4 «Б» класс, выпуск 2008 года (сегодня этим ученикам по 22–23 года, кто-то, возможно, воюет). Тетрадка по русскому языку. Непривычная отметка «8» за диктант. И строки, начертанные старательной детской рукой: «Утенок жил на озере. Он плавал и нырял. Все называли его гадким…»
— Когда сможете занять эти кварталы? — киваю я на дымящиеся за окном развалины, прячась за уступами.— Вполне вероятно, этим вечером, — говорит Добер.— Полдня… Реально?— Вполне. Вообще об успехах мы особо не кричим. И слов на ветер не бросаем. Просто делаем свое дело. Продвижения каждый день. Об окончательном результате отрапортуем, когда возьмем весь город.
Сергей Прудников, Артемовск