Призрачный свет и белая акация. Турецкий напев и русский романс. Кульбит Янычара и жертва Голубкова. А еще Максим Аверин в роли генерала Чарноты, слезы Немоляевой и решение Варшавера. 5 февраля «Ленком» показал первую премьеру 2023 года — «Бег» по пьесе Михаила Булгакова. «Известия», посмотрев постановку и поговорив с ее создателями, убедились, что в спектакле отразились вневременные сюжеты российской истории.
Как всё начиналось
Для первой премьеры нового года «Ленком» выбрал пьесу с несчастливой судьбой. «Бег», написанный Михаилом Булгаковым для Художественного театра в 1928-м, был отвергнут Реперткомом с формулировкой «апология белогвардейщины» и на сцене МХТ появился только в 2019-м. Максим Горький, слышавший пьесу в авторской читке, назвал ее превосходнейшей комедией и предсказал «анафемский успех». Но за все эти годы ее ставили едва ли полтора десятка раз.
В «Ленкоме» пьеса никогда не шла, а вот в Театре имени Маяковского в 1978 году «Бег» поставил Андрей Гончаров. Хлудова играл Александр Лазарев, Серафиму — Светлана Немоляева. Родители актера и режиссера Александра Лазарева. Спектакль произвел на него ошеломляющее впечатление, и с той поры он мечтал поставить «Бег». Пришел к директору «Ленкома» Марку Варшаверу. Тот предложил для начала подготовить и показать фрагмент, причем делать это в свободное от работы время и без всяких гарантий.
По словам директора, представленный в итоге материал произвел сильнейшее впечатление не только на него, но и на экспертный совет в лице народных артистов Александра Збруева и Сергея Степанченко, и уже через 15 минут после показа он подписал приказ о финансировании постановки. Вот такая приятная для режиссера история.
Прелестный бой
Как выглядел спектакль, вдохновивший Лазарева-младшего, сегодня можно судить по фотографиям, воспоминаниям очевидцев и аудиозаписи Гостелерадио, то есть довольно приблизительно. Но доподлинно известно, что Гончаров при постановке «Бега» считал необходимым решить, чьи «сны» написал Булгаков.
Это была своего рода превентивная мера — загадочный жанр, вынесенный автором в подзаголовок, мог дезориентировать. Речь-то шла о реальных событиях и местах: 1920–1921 годы, Северная Таврия, Крым, Константинополь, Париж. А в пьесе — восемь сюжетов-снов. Фантазия, фарс, трагедия, притча и мистификация в одном флаконе.
Гончаров в итоге определился. Для него «Бег» — это «сны» Голубкова и Серафимы, спасенных взаимной любовью, а его спектакль — об их возвращении домой.
«Мама репетировала, а Гончаров кричал из зала: «Света, о Родине скажи, о Родине!» И у нее слезы катились градом», — вспомнил Александр Лазарев.
Сам он ставит о том, что вернуться хочется, но сделать это невозможно: грехи не позволяют. Акцент с линии Серафимы и Голубкова перенесен на линию Хлудова и Чарноты. Во всяком случае оба генерала выглядят убедительнее своих гражданских попутчиков.
Чарноту играет Максим Аверин. Актер признался, что сказал «да», еще не услышав, что ему предлагают, — так сильно хотел поработать в «Ленкоме» и с Лазаревым. Говоря о «Беге», вспомнил Бунина: «Как ни грустно жить в этом мире, но он всё же прекрасен и страстно хочется быть счастливым».
Его герой — шумный, легкий, подвижный, всё осознающий, но живущий поверх барьеров — вопреки приступам тоски пытается быть счастливым. Даже когда «рожает» под носом у красных или, плача, прощается с покинувшей его Люськой. Мир для него прекрасен в любом обличье и при любых обстоятельствах, но всё прекрасное — в прошлом.
Лучший эпизод актера — не сцена карточной игры, как можно было подумать, а монолог на константинопольском базаре: «Травы, сеном пахнет, склоны, долы, на Днепре черторой! И помню, какой славный бой был под Киевом, прелестный бой! Тепло было, солнышко, тепло, но не жарко, Марья Константиновна. И вши, конечно, были... Вошь — вот это насекомое!»
Хлудов, согласно булгаковской ремарке, при первом появлении должен «возбуждать страх», и болезнь его должна быть заметна. Но ленкомовскому герою в исполнении Дмитрия Гизбрехта с самого начала хочется сочувствовать. Большой добрый человек, почему-то говорящий жуткие вещи.
В финале, когда он с детской улыбкой грезит о скором расстреле — «Моментально! Мгновенно! А? Ситцевая рубашка, подвал, снег, готово!» — градус сочувствия нарастает в прогрессии. Хорошо ли это по отношению к палачу, каковым он и сам себя считает? Но что есть, то есть.
Кульбит Янычара
Спектакль получился эффектным, щегольским и заведомо кассовым. Зрелищность обеспечивают динамика, драйв, музыка, танцы. И, конечно, остроумнейший текст, преподнесенный внятно и в том случае, когда персонажи бредят.
«Картинка» эстетски красива. Черный кабинет, призрачный свет, минимум декораций, безупречный крой костюмов. Неизбежная пестрота восточного базара элегантно приглушена. Даже обноски бедствующих на чужбине офицеров и кальсоны Чарноты смотрятся стильно и дорого.
Как театр музыкальный и танцевальный, «Ленком» честно отрабатывает свою специфику. Бегло упомянутая в пьесе проститутка-красавица становится героиней пантомимной сцены — обидел девушку злой клиент, мамка-сутенерша ее утешает.
Драка перерастает в массовый танец. Тараканьи бега оборачиваются мини-балетом. Тараканы-танцовщики — Черная Жемчужина, Янычар, Баба-яга, Хулиган, Пуговица и Серый в яблоках (имена-то какие!) — каждый по своей прямой с пассами и кульбитами продвигаются к авансцене. До победной точки добирается сильнейший, остальные укатываются во мрак.
В сцене допроса, где Голубков пишет донос на Серафиму, за которую жизнь готов отдать, трудно убедительно передать трансформацию персонажа, но «Ленком» нашел решение. Психологическое давление оказывается… пластическим этюдом.
Врубается тяжелый бит, декорацию заливает кроваво-красный свет, вскочившего на стол злодея-контрразведчика крючит и корежит, но про коммунистическую пропаганду он диктует четко. К исходу его соло жертва раздавлена, бумага подписана.
Гроздья душистые
Музыкальный облик спектакля (композитор — Николай Парфенюк) формируют булгаковские ремарки: «Вдали в это время послышался нежный медленный вальс. Когда-то под этот вальс танцевали на гимназических балах» и «Поют турецкие напевы, в них вплетается русская шарманочная «Разлука».
С восточной экзотикой и русским акцентом всё понятно. Турецким напевом с разумным уклоном в попсу открывается первый константинопольский «сон». Поет офицер хлудовской армии. Голубков, бродящий по переулкам с шарманкой в поисках Серафимы, накручивает «Разлуку». Картину дополняет моторика «тараканьей симфонии» и бодрый марш, созывающий зевак на бега.
С вальсом, который по ходу пьесы становится лейттемой и звучит во всех лирических местах, дело обстоит сложнее: это вальс-объединитель. Его ключевая интонация один в один напоминает романс Матвея Блантера «Белой акации гроздья душистые».
Автор — молодец. Мотив короткий, под нарушение авторских прав не подпадает, а ассоциаций у зрителей, знакомых с темой, возникает множество.
Впервые эта музыка прозвучала в замечательном телефильме «Дни Турбиных» Владимира Басова, снятом по одноименной булгаковской пьесе, а она с точки зрения событий предтеча «Бега». Куда отправятся офицеры, коротавшие вечера за кремовыми шторами зимой 1918-го? На Дон, в Крым и далее по маршрутам «Бега». В единый узел завязываются герои, сюжеты, сочинения.
Эпиграф к пьесе превращен в эпилог. В клубах потустороннего света исчезают Хлудов, Серафима, Голубков. Чарнота исчез раньше. Звучит из Жуковского: «Бессмертье — тихий, светлый брег / Наш путь — к нему стремленье / Покойся, кто свой кончил бег!»
Все ушли. Смерть всех уравняла. Кто заслужил покой, тот покоен. А ради чего бежали и бегут? Неизвестно. У Булгакова ответа нет, в спектакле, понятное дело, тоже. Жизнь отвечает на этот вопрос спустя годы. Подождем.