Драматург и блогер Екатерина Кубрякова продолжает свой проект «Голоса из окон», посвященный сохранению исторического архитектурного наследия Санкт-Петербурга. Третий том в серии рассказывает о знаменитых и не очень обитателях старинных домов Северной столицы. Критик Лидия Маслова представляет книгу недели, специально для «Известий».
Екатерина Кубрякова
«Голоса из окон: ожившие истории петербургских домов»
Москва: Эксмо, 2023. — 368 с.
В предварительном обращении к читателю Екатерина Кубрякова предлагает не воспринимать ее книгу как краеведческое исследование, а считать «калейдоскопом историй» и попыткой «оживить здания, безмолвных свидетелей былого, голосами их знаменитых обитателей». Вероятно, слово «краеведение» кажется автору каким-то суховатым, бездушным и ассоциируется с пыльными музейными витринами, в которых хранятся ржавые утюги и стоптанные лапти.
И тем не менее есть что-то неуловимо напоминающее краеведческий музей в иллюстрирующих книгу фотоколлажах, где сочетаются фрагменты фасадов, лестниц, адресные таблички, торсы атлантов, лица людей и факсимильные подписи. Скажем, обложку украшает, среди прочих артефактов, полоска бумаги с подписью Шостаковича — героя первой из 37 новелл, посвященных петербургским особнякам, дворцам, доходным домам, «из окон которых доносятся то стихи поэтов «серебряного» века, то метроном блокадного радио, то ритмы вальса, то шум коммунального быта».
Эффект «голоса из окна» в начале каждой главы создается тем, что Кубрякова резко начинает ее с цитаты, сразу погружающей в чужую жизнь. «В большой, типично ленинградской, не очень уютной комнате, окнами выходившей на улицу Марата, Шостакович шагал быстрой своей походкой, потом он присаживался у подоконника, выстукивал что-то карандашиком, потом опять слышались шаги, на некоторое время все затихало, затем хлопала входная дверь, композитор убегал гулять» — с такого немного нервного описания из книги Сергея Юткевича «Контрапункт режиссера» начинается первая глава, о Доме князя Мещерского (ул. Марата, 9). Как и остальные главы, она представляет собой текстовый коллаж из разных источников. Кроме книги Юткевича, пять лет прожившего с Шостаковичем под одной крышей, это личная переписка композитора, книги советского музыковеда Софьи Хентовой, известный сборник статей Виктора Шкловского «За сорок лет», доклад А.В. Луначарского «О быте» и многое другое. Разнообразный список дополнительной литературы Кубрякова приводит в конце каждой главы, позволяя при желании углубиться в заинтересовавший сюжет или, наоборот, приподняться над ним и увидеть более широкий контекст эпохи.
Раздающиеся из петербургских окон «голоса» не всегда принадлежат видным деятелям искусства, литературы, науки или политики, вроде Шостаковича или Пушкина, который в начале одной из глав пишет по-французски княгине Вяземской: «...представьте себе, что жена моя имела неловкость разрешиться маленькой литографией с моей особы. Я в отчаянии, несмотря на все свое самомнение» (поэт впервые стал отцом в Доходном доме Зайцевых на Фурштатской). Рассказы о ничем не примечательных жильцах, не вошедших в историю культуры, иногда даже больше западают в душу, чем похождения знаменитостей.
Например, история некой Надежды Козловой, обитательницы доходного дома Никитиной на Манежном переулке. В начале этой главы Кубрякова цитирует заметку «Сын Демона» из «Биржевых Ведомостей» от 22 января 1909 года: «Лет пятнадцать назад дочь поручика Надежда Козлова до безумия увлеклась модным в то время баритоном. Увлекаясь артистом, барышня каждый спектакль подносила ему венки и цветы, нередко прибавляя к ним подарки более солидные. Польщенный певец вскоре счел долгом лично поблагодарить поклонницу». Знакомство с кумиром сначала переросло в чистую дружбу, а через несколько лет закончилось появлением внебрачного ребенка, через три недели оставшегося сиротой, наследником огромного состояния и объектом охоты многочисленных кандидатов в опекуны.
Дальнейшая судьба младенца автору неизвестна, но завершается история этого дома изящной риторической фигурой: «Слышал ли о драме маленького мальчика и его богатой затворницы-матери поселившийся здесь через 10 лет вместе с женой и тремя детьми (близкими по возрасту к сироте Козлову) и проживший здесь целых 20 лет писатель Корней Чуковский, стихи и сказки которого, возможно, в это же время, но уже в другом месте читал его несостоявшийся сосед?»
Лейтмотив «Голосов из окон» — то, как судьба играет человеком, и точно так же у каждого дома есть своя, порой причудливая судьба. В петербургском контексте резкая перемена участи многих зданий связана с революцией, в том числе дома Гурьева на Фонтанке, носящего имя министра финансов Дмитрия Гурьева (известного, среди прочего, любовью к «гурьевской каше»), отца ненавистной Пушкину придворной интриганки Марии Нессельроде («Существует подтвержденное воспоминаниями графа Адлерберга мнение, что именно Мария Нессельроде была автором пресловутых анонимных писем — дипломов на звание рогоносца, — полученных Пушкиным в ноябре 1836 года, за три месяца до его смерти».)
Бурная биография дома Гурьева, повидавшего множество колоритных личностей, иллюстрирует идею о том, что любое здание, как и его жильцы, тоже в каком-то смысле одушевленное существо, со своими эмоциями, настроениями и мыслями. По крайней мере можно попытаться их вообразить, как это сделал в 1915 году журналист Петр Столпянский по поводу дома Гурьева, перешедшего к его внучке, княгине Шаховской:
Автор цитаты
«Ожил старый дом — и в двадцатом столетии, рядом с кипучей артерией столицы, рядом с Невским проспектом, по которому шумит трамвай, несутся автомобили, движется многотысячная толпа... ему хорошо и спокойно — он чувствует, что его испытания окончились, что он надолго останется молчаливым свидетелем «прошлого далека», что его характерные черты — признаки прошлого — не будут уничтожаться, а наоборот, поддержатся заботливой рукой».
Чувствительный журналист, сетует Кубрякова, «не предполагал, что блестящая эпоха княгини Шаховской — лебединая песнь дома на Фонтанке». Впрочем, не стоит драматизировать: тот факт, что «сейчас дом занимает отделение Математического института им. В.А. Стеклова РАН», можно считать вполне достойной тихой старостью для ветерана, чей возраст перевалил за два века.