Член Совета при президенте РФ по развитию гражданского общества и правам человека, журналистка и писательница Ева Меркачева хорошо известна и своей гражданской позицией, и умением представить на суд читателя самые, казалось бы, скандальные происшествия без лишней сенсационности и жареных фактов. При этом серьезность она всегда сочетает с увлекательной манерой повествования — не стала исключением и ее новая книга, посвященная самым громким уголовным делам советских времен. Критик Лидия Маслова представляет книгу недели — специально для «Известий».
Ева Меркачева
«Громкие дела: Преступления и наказания в СССР»
М.: Альпина Паблишер, 2023. — 278 с.
Книга, где собраны самые резонансные уголовные процессы советского периода, имеет своей главной целью дать характеристику эпохи, «в особенности ее социально-политических и нравственных начал», как пишет в предисловии доктор юридических наук А.В. Наумов. Кроме того, одна из важных тем книги — смертная казнь, которой закончилось большинство описанных в книге дел и о справедливости или необходимости которой читателю предлагается задуматься в каждом конкретном случае.
Первый из них — осужденная по 64-й статье УК РСФСР («Измена Родине») Тонька-пулеметчица. Антонина Гинзбург служила у фашистов палачом в оккупированной Брянской области и была приговорена к высшей мере наказания в 1978 году. В финале этой истории «женщины-оборотня», долгое время скрывавшей свое прошлое, Меркачева приводит слова судьи, который принял непростое решение («Думал, что женщина могла и случайно оказаться палачом. Мне было жаль ее как мать, как жену участника войны»). Но в целом она на стороне большинства советских граждан, которые сочли приговор справедливым:
Автор цитаты
«Смертную казнь многие криминалисты считают в большей степени не наказанием, а местью общества. Но в случае с Антониной Гинзбург всё гораздо сложнее и тоньше. Это решение было почти философским. Если бы ей оставили жизнь, то фактически признали бы: у нее не было выбора (на чем она и настаивала). А выбор был. Он всегда есть»
Это тот редкий случай, когда Меркачева открыто встает в позицию осуждения. Как правило, собственные мнения и умозаключения она не навязывает, предпочитая, чтобы «характеристика эпохи» возникала в сознании читателя сама собой, по совокупности предъявленных ему подробностей. Что-то вроде итогового резюме можно обнаружить в заключительных строках, где вслед за множеством своих коллег, пишущих на пенитенциарную тематику, автор использует расхожую цитату якобы из Ф.М. Достоевского, в чьих текстах ее на самом деле невозможно обнаружить: «Об уровне цивилизации общества можно судить по его тюрьмам». Но тут уже не очень важно, кому именно этот афоризм принадлежит, главное, что Меркачева хочет продолжить мысль: «Об уровне жизни и ценностях общества можно судить по его судебным процессам».
Как ясно из книги, уровень жизни даже в советском обществе, декларировавшем равенство, был очень разный, у некоторых персонажей — совершенно умопомрачительный (до поры до времени). Например, у «теневой хозяйки Геленджика» Берты Бородкиной по прозвищу Железная Белла, единственной женщины в СССР, казненной за экономическое преступление (хотя в том, что казнь действительно состоялась, а злодейке не удалось скрыться благодаря влиятельным покровителям, Меркачева заставляет сильно усомниться). Собранное в книге досье содержит головокружительный послужной список взяточницы, начиная с официантки в столовой № 2 Краснодарского треста в 1946-м и заканчивая должностью управляющего Геленджикским трестом ресторанов и столовых Главкурорта Министерства торговли РСФСР, где Бородкина процветала, пока ее не арестовали 1 июня 1982 года.
Вероятно, фотоматериалы дела можно было издать отдельным альбомом, иллюстрирующим, как выросло благосостояние советского работника общепита, но Меркачева приводит лишь некоторые снимки протоколов с трогательной орфографией машинописного оригинала: «Обвиняемый Фатахов И.Б. опознает под № 3 шкурку меха писца, купленную им и переданную в качестве взятки Бородкиной Б.Н.» или «Обвиняемая Сизова А.Н. опознает под № 2 женское зимнее пальто с светлым воротником и манжетами из меха Ламы, приобретенное ею и обвиняемой Живониткиной Р.Б. и переданное в качестве взятки Бородкиной».
Фигурирует в «Громких делах» и «патриарх преступного мира» Вячеслав Иваньков по кличке Япончик, и его не то гражданская жена, не то просто боевая подруга и деловая партнерша Каля Никифорова, которой посвящена глава «Мать всех воров» СССР». В ее финале автор предостерегает от чрезмерной романтизации образа этой исключительной женщины:
Автор цитаты
«Последнее дело Кали — организация угона самолета, на котором она собиралась вылететь за границу, чтобы там пройти курс лечения. История ее жизни не была в действительности ни красивой, ни романтичной. Вынужденная постоянно лавировать между всеми «огнями», вести несколько игр параллельно, тревожась за судьбы любимых мужчин, Каля себя довела до тяжелой болезни и, видимо, приняла решение умереть. Если бы она хотела жить — угнала бы и не один самолет»
Если взглянуть на описанные в книге судебные дела не в историко-социологическом, а в философском смысле, можно поразиться, насколько вообще широк, независимо от эпохи, диапазон человеческих проявлений. Здесь на одном конце спектра кошмарные монстры, «нелюди-садисты, не знающие, что такое совесть и сострадание», а на другом — вызывающие восхищение обладатели почти сверхчеловеческого интеллекта и силы духа. Один из них — главный положительный герой книги, единственный в истории России безрукий и безногий судья Юрий Пушкин, в 1950–1960-е годы работавший в Калининском областном суде. Это был не только судья-идеалист, веривший, что лучший суд — товарищеский, но и эталон профессионализма и бесстрашия, еще в советское время осуществлявший то самое «судебное следствие, которое так хотят вернуть в практику современных судов правозащитники».
Рассказ о судье Пушкине хоть и заканчивается на печальной ноте, но все-таки немного сглаживает тягостное впечатление, которое оставляет дело маньяка Фишера (пусть и очищенное от самых жестоких подробностей) или компании глухонемых, игравших в карты на собственную жизнь, как в «клубе самоубийц», а потом зверски убивших товарища. «История судьи Пушкина — доказательство того, что жизнь не вписывается ни в какие схемы и рамки, — пишет Ева Меркачева как бы в утешение читателю, которому после многих описанных ею жутких человеческих проявлений впору приуныть. — Его удивительная судьба — урок всем нам. О чем он? О том, что невозможно всех преступников поставить на путь истинный? Или о том, что в любой момент тебя, несгибаемого и волевого, может сломать семейная трагедия? Или о чем-то другом? Думаю, у каждого он будет свой».