В российский прокат вышел один из лучших триллеров года, мрачный полицейский нуар «Таинственное убийство», более известный как «Ночь на 12-е». Его снял Доминик Молль, признанный мастер французского кино, лауреат главной французской кинопремии «Сезар» и неоднократный участник Каннского кинофестиваля. Он рассказал «Известиям», чем его зацепила история убийства-«висяка», из-за чего трудно (и не всегда нужно) работать со звездами и почему он считает Францию идеальной страной для карьеры в кино.
«Мне до сих пор кажется, что я не ошибся»
— Вы знаете, мы теперь часто начинаем с этого вопроса. Почему вы, французский режиссер, сейчас согласились дать интервью российскому изданию?
— Трудный вопрос. Я не согласен с действиями президента Владимира Путина, но это никак не связано с моим отношением ко всем русским людям. Никто вообще не обязан быть согласен с каждым человеком в той или иной стране, потому что все мы различаемся. Поэтому я против того, чтобы бойкотировать Россию и уж тем более лишать россиян возможности смотреть кино. Или — делать интервью с режиссерами из других стран.
Мне кажется, что это бы ничего не изменило к лучшему. Даже наоборот. Мне представляется необходимым поддерживать связь с русскими людьми, которые интересуются кино. Глупо даже думать о том, чтобы их наказывать, бойкотировать или что угодно еще в этом направлении. Не знаю, насколько вас удовлетворит такой ответ.
— Вполне удовлетворил. Меня в вашей биографии всегда интересовал такой момент. Вы немец, но живете во Франции. Но мне всегда казалось, что французская и немецкая культура довольно разные, и у этих стран была долгая и сложная история, с войнами и конфликтами в том числе. Как вы выбирали?
— Дело в том, что я наполовину француз, наполовину немец. Родился и вырос Германии. Действительно, конфликтов у стран было много, но мне при этом не кажется, что они прямо уж настолько разные. Причина моего выбора довольно тривиальна. С детства я увлекался кино. И я понимал, что надо ехать в Париж. Потому что именно там максимальный выбор в плане киносмотрения. В то время ты мог увидеть кино только в кинотеатре или синематеке, и выбора особенного не было. Во Франции эта культура осталась, это особенно чувствуется сейчас, в постпандемийную эпоху, когда киноиндустрия переживает кризис.
А во Франции всё равно сохраняется интерес к публичным формам смотрения кино, люди всё равно ходят в кинотеатры. И смотрят там далеко не только мейнстримные американские и французские фильмы. Французское правительство во все времена поддерживает национальную киноиндустрию. Поскольку кино было изобретено французами, то оно и считается здесь важнейшим достоянием.
В Германии всего этого куда меньше. Люди меньше ходят в кино. Значительно меньше их интересует немейнстримное кино. Ну и даже такая простая деталь: если вы пойдете в любой ресторанчик во Франции и послушаете, о чем говорят за соседним столиком, то там, скорее всего, будут обсуждать фильмы, которые недавно посмотрели. В Германии — не дождетесь. Там вообще отношение к кино более потребительское. Его не считают такой же частью культуры, как театр или музыку. Поразительно разнится отношение к кино, да? В общем, я подумал, что во Франции работать в кино мне будет как-то правильнее. И мне до сих пор кажется, что я не ошибся.
— А вы знаете, это же трагедия! Поэтому и самые талантливые авторы большей частью уехали из Германии, прежде всего в Голливуд. Или в другие страны. Мы наблюдаем за «новой волной» немецкого кино, но я лично не уверен, что эти режиссеры останутся в Германии. Неужели ничего сделать нельзя?
— Честно, не знаю. Сущая правда, что стоит немецким режиссерам добиться малейшего успеха, как они смотрят в сторону Голливуда или Англии. Конечно, исключения есть. Но для артхаусного кино Германия сегодня далеко не самое благоприятное место. Например, потому что для такого кино аудитория там слишком мала. Куда меньше, чем во Франции. Не знаю, куда вся эта ситуация вырулит, но я лично настроен пессимистично. Американское кино захватывает всё больше места в культуре Германии.
«Только на условиях моей полной свободы. Без этого не соглашусь»
— Если говорить о французском кино, то какую роль там играют фестивальные призы? Вот вы в начале карьеры участвовали в Каннском кинофестивале, получили «Сезар» — это как-то сказалось на карьере в итоге? Стало больше предложений?
— Насчет предложений — и да, и нет. Все эти регалии сделали меня более заметным, люди в индустрии стали относиться ко мне серьезнее. Легче стало искать финансирование на следующие фильмы. Для артхауса всё это очень важно, хотя мне слегка странно пользоваться этим словом, потому что я-то артхаус не снимаю: я делаю фильмы для широкого круга зрителей.
Фестивали уровня Канн дают такому кино сильный толчок, особенно если это только старт карьеры. Фестивали помогают привлечь внимание медиа. Ведь журналисты обычных изданий скорее тяготеют к массовому кино. Чтобы там играли известные актеры — ведь можно позвать на ток-шоу. А к чуть более сложному кино внимание привлечь куда сложнее. Например, на «Таинственное убийство» во Франции были очень положительные рецензии, но это всё только в печати и на радио. Телевидение нас проигнорировало. Потому что у нас в фильме неизвестные актеры! В таких случаях фестиваль может помочь, телевидение пожалеет и обратит внимание на фильм.
— А что с продажами за рубеж? Трудно сейчас такое кино, как вы делаете, продавать?
— Тут какого-то правила нет, всё от фильма зависит. «Таинственное убийство» мы продали в 40 стран, хороший результат. Тут тоже Канны помогли, ведь это не только фестиваль, а еще и крупнейший кинорынок, как вы знаете. Для покупателей отбор фильма на смотр — признак, что на него стоит обратить внимание. Потому что он как минимум качественный. Потом они еще смотрят на то, как фильм работает у себя на родине. Например, они его хотели выпустить у себя только онлайн, а потом посмотрели, что он во Франции собрал кассу, и решили у себя тоже попробовать. Вот у этого фильма так с Германией было, например.
— В России многие режиссеры арт-кино пошли делать сериалы на онлайн-платформы — и не вернулись, потому что у стримингов деньги, звезды, возможности. А вы вот сделали сериал «Туннель» — и всё, обратно в полный метр. Почему?
— Потому что я не хотел бросать полнометражное кино. Мне кажется, сама практика просмотра в кинозале очень важна. Это совсем не то, что смотреть на компьютере или по телевизору. Есть полнометражное кино для платформ, но оно всё равно воспринимается иначе. Мне было интересно снять телесериал, там был хороший сюжет. Интересно рассказывать историю, в которой шесть или восемь эпизодов, это позволяет совершенно иначе выстроить ее. Не знаю, может, мне хотелось бы чередовать полные метры и сериалы, но это в каком-то идеальном мире. А вот то, о чем вы говорите в плане России, я вижу в Германии. Там тоже режиссеры пошли делать сериалы и так этим и занимаются. Денег точно больше.
— Я-то думал, вы про творческую свободу будете говорить. Что вот в кино ее больше, а в сериалах надо быть Дэвидом Линчем или Ларсом фон Триером, чтобы делать то что хочешь.
— Ну у меня-то не было опыта работы с большими платформами типа Netflix, я не знаю, как с ними работать, насколько они позволяют тебе принимать решения самому. «Туннель» я снимал для Arte, французско-германского канала, как вы знаете. И мы с людьми оттуда говорили на одном языке, никто не ограничивал мою творческую свободу. Но вы правы, нужно иметь имя и статус, чтобы платформы позволяли вам что-то решать. Если я когда-либо снова буду делать сериал, то это случится только на условиях моей полной свободы. Без этого не соглашусь.
«С кем бы женщина ни спала, это всё равно не повод убивать ее»
— В «Таинственное убийство» вы могли позвать большую звезду. Например, Венсана Касселя, который у вас уже снимался. Почему всё же взяли не слишком засвеченных артистов?
— Мне показалось, что для этого фильма это более правильное решение. Актеры не должны быть слишком известными. Я провел какое-то время в полиции, наблюдая за их работой, и понял, что их работа очень коллективная, там нет ярких индивидуумов. Это команда. И если взять на роль звезду, того же Венсана Касселя, это будет фильм о его герое. А мне было важно передать ощущение групповой работы, вот этот особый дух. Этого можно было добиться только при условии, что актеры не слишком известны.
Кроме того, особое удовольствие работать с неизвестными актерами, делая их известными! Иногда кажется, что у французского кино не хватает воображения, потому что там вечно один и тот же набор актеров. Но это же не значит, что нет больше талантов. Надо их находить, помогать им. Кроме того, у звезд есть еще эго, которое мешает работать. Это тоже аргумент в пользу не-звезд.
— Как вы нашли сюжет для фильма? Это же не реальные события?
— Я прочел книгу Полин Гуэна. Она провела год в отделе расследований, около года, практически жила там. У нее в книге потрясающее ощущение взгляда изнутри. И взгляда не журналистского, а писательского. Меня в этой книге привлекла цитата из нее на обратной стороне обложки. Что-то вроде: «Раньше или позже у каждого следователя появляется преступление, которое будет его преследовать».
Мне очень понравился образ полицейского, который одержим преступлением и не может его распутать. Я прочел книгу, там очень много материала, но вот в последней главе описано преступление, которое преследует. А меня начал преследовать этот образ. Когда мы начали работать над сценарием с моим соавтором Жилем Маршаном, то поняли, что убийство девушки, с которого всё начинается, запускает целую серии вопросов об отношениях мужчин и женщин вообще. Это убийство действительно случилось в 2013 году, но о нем мало писали, обычное преступление. Я никогда о нем не слышал до этого, по крайней мере.
— У вас в фильме важную роль играют социальные сети. Сейчас много спорят о том, опасны ли они. Так что вы в тренде, получается. Вас это тоже беспокоит?
— Мне не кажется, что прямо уж важную роль, если честно. Да, один из подозреваемых в фильме, возможно, самый опасный — я не буду раскрывать сюжет — подан через социальную сеть. Остальные более-менее рядом с жертвой жили, а этот — нет. Но вообще я лично далек от всего этого. Не пользуюсь никакими соцсетями, на моем телефоне даже интернета нет. Соцсети могут быть действительно очень опасны, и агрессия против женщин тоже может распространяться через них. Но я хочу отметить, что агрессия мужчин против женщин куда опаснее и древнее, чем соцсети, так что мне кажется более важным говорить именно о ней, что я и делаю в фильме.
— Жертва в фильме, Клара, напомнила мне Альбертину из романа Пруста. Мы тоже чем больше узнаем ее, тем меньше знаем о ней — и тем хуже понимаем. Удивительный образ. Вы Прустом вдохновлялись?
— О Прусте я не думал, меня интересовали более прагматичные вещи. Мне нужно было, чтобы Клара, с убийства которой начинается фильм, незримо присутствовала в повествовании на протяжении всего сюжета. Один из способов сделать это — чтобы о ней постоянно говорили другие персонажи. А дальше это так и работает: на старте мы знаем о ней только то, что она симпатичная девушка — и всё. Постепенно мы узнаем, как много у нее было связей, в том числе с «плохими» парнями.
Тут мы играли с известным стереотипом, потому что в таких случаях люди часто говорят: а, ну раз с такими спала, то сама и виновата. Но ведь это безумие! С кем бы женщина ни спала, почему бы это ни было, это всё равно не повод убивать ее. Тут парадокс, потому что западное общество вроде должно бы быть открытым, свободным, но для женской сексуальности здесь есть строгие границы. Мужчины не могут принять свободы женщины выбирать, как ей жить и с кем спать. И вот здесь — отправная точка для насилия.
Справка «Известий»Доминик Молль — французский кинорежиссер и сценарист. Лауреат кинопремии «Сезар» 2001 года за лучшую режиссерскую работу в фильме «Гарри — друг, который желает вам добра». Родился в 1962 году в Баден-Бадене. Учился в Париже и Нью-Йорке. Дебютировал с полным метром «Интимность» в 1994 году. Среди известных фильмов — «Лемминг», «Монах». Был режиссером сериала «Туннель» — французской адаптации шведско-датского шоу «Мост».