В Анадыре продолжается VI Арктический международный кинофестиваль «Золотой ворон». В программе — полнометражные фильмы и короткий метр, кинолаборатория, театральные спектакли, мастер-классы. О том, как проходит форум на краю света, какие картины нравятся зрителям, как скоро чукотское кино догонит якутское и почему местные жители часто едут добровольцами в Донбасс, «Известиям» рассказал художественный руководитель фестиваля, кинорежиссер Филипп Абрютин.
«Раза два или три мы пересобирали программу»
— У фестиваля есть свой зритель, и это подтверждает качественную работу отборщиков. По какому принципу отобраны фильмы?
— Уже не первый год в полнометражный конкурс у нас входит как игровое, так и неигровое кино. Это связано с тем, что очевидна тенденция на пересечение жанров — документальное кино снимается художественными методами, художественное мимикрирует под неигровое. Это первая наша особенность.
Вторая — в основном конкурсе мы объединяем фильмы об Арктике, созданные в арктических странах. Для нас важно, что, несмотря на турбулентность, которая сейчас происходит, мы остались международным фестивалем арктического кино. У нас есть фильмы из Канады, Норвегии, Исландии.
Еще один важный момент. Фильм, который только что смотрели зрители, — «Беги, женщина, беги» — это кино о малых коренных народах. Мы всегда показываем фильмы об их культуре, языках, быте. Не просто Север, а еще и малые народы.
Итак, основные принципы, на которых держится наша программа: Арктика, культура малых народов, международный формат.
— Насколько сложно было остаться международным фестивалем?
— Подборка программы проходила как никогда сложно. Раза два или три мы фактически ее пересобирали.
— Отказывали?
— Отказывали, отзывали заявки. У нас получился довольно большой сегмент российского кино. Хотя обычно география равномерная. Но мы не отказались от международного принципа, смогли его сохранить.
— Для вас, как худрука, это четвертый «Золотой ворон». Уже видите его историю в динамике?
— Практически. Фестиваль шестой, получается, что на данный момент большую часть истории фестиваля я к нему причастен.
— Концепция, которую вы обрисовали: Арктика, документальное и игровое кино вместе, кино малых народов — ваше нововведение?
— Нет, такой она была, и мы ее сохраняем. Еще очень важно для нас, что Гран-при вручает зритель. Мы ориентированы на него гораздо больше, чем другие фестивали.
У нас есть конкурс «Киновзлет», который поддерживает молодых кинематографистов региона — это для нас важно. Нужно, чтобы на Чукотке вырастали кинематографисты, которые будут делать прекрасное кино о своей земле, о своем крае.
Арктический регион объединяет разные страны: США, Канаду, европейские государства. Мы хотим, чтобы у нас создавалось не менее профессиональное кино об Арктике, поэтому фестиваль многое вкладывает, чтобы поддерживать желание людей снимать.
«Здесь единственный кинотеатр и один зал»
— Какие фестивальные события стали для вас самыми яркими?
— Запомнился первый опыт. Это был 2016 год: в рамках Года российского кино мы провели серию показов короткометражных фильмов и назвали ее «Киновзлет». Проводили даже не в кинотеатре, а в Чукотском многопрофильном колледже. К нашему огромному удивлению, пришло огромное количество людей. Мы пообщались с руководством региона, и они нам сами предложили: «Давайте мы попробуем сделать кинофестиваль».
Сейчас я вижу, как мы модернизировались, изменились. Стали мультипрограммными, у нас есть театральные мероприятия. Наш зритель вырос, готов к абсолютно разным картинам, в том числе сложным, дискуссионным. Изюминка фестиваля в том, что мы не только кино смотрим, но и обсуждаем.
У нас каждый год показываются фильмы, снятые на Чукотке, в этом году это картина «Оторванные». Я их никак не хочу выделять среди прочих, но все-таки они создавались здесь, и зрители идут смотреть чукотское кино. Они готовы воспринимать картину о сложностях жизни в Канаде, на Аляске, в Норвегии, в Якутии, но по-другому смотрят картины, созданные на Чукотке.
— Фестиваль длится две недели — немало даже для крупного форума.
— Мы впервые сделали такую программу, первую неделю она была внеконкурсная, показывали детское, семейное, юношеское кино. Мы думали, что людям будет тяжело отпрашиваться с работы, бегать на показы, но эта неделя собирала если не полные залы, то по 150–200 человек приходили на сеанс.
— «Полярный» — единственный кинотеатр в Анадыре?
— Да. Здесь единственный кинотеатр и один зал.
— Показы во врем фестиваля бесплатные?
— Всё бесплатно, у нас нет ни одного платного мероприятия.
«На Чукотке выросло небольшое сообщество кинематографистов»
— Какие лично у вас были открытия? Чего вы раньше не знали, а на фестивале это случилось?
— За шесть лет здесь выросло небольшое сообщество кинематографистов, это для меня открытие. Люди, побывав в наших кинолабораториях, делают свой жизненный выбор, отправляются в Москву, Санкт-Петербург учиться на режиссеров. Уже пятеро, наверное, сделали такой выбор. Для территории, где проживают 50 тыс. человек, для города, где живут 15 тыс., это очень много.
Люди хотят снимать кино и смотреть его. Мы в этом году проводили кинолабораторию, сняли десять короткометражек чукотских, и на премьере был супераншлаг. Люди заполнили все ступени, негде яблоку было упасть. Здесь есть свой зритель, очень активный и эмоционально включающийся. Потом был повторный показ этих работ, и такой же интерес.
— Чукотское кино снимается на русском языке?
— И на русском, и на чукотском. Из десяти картин у нас девять было русскоязычных и одна на чукотском языке, причем снял ее русский режиссер. Здесь на родном языке не так активно говорят, как в соседней республике — в Якутии. Чукотский изучается на уровне факультативов, и большой процент молодежи не владеет родным языком.
— Почему так получилось?
— Народы, живущие на Чукотке, в основном кочующие и в тундре проводили круглый год вместе со стадом. Детей забирали в поселки, в интернаты и учили на русском языке. Моя мама прошла через такой интернат. Та же история была с канадскими индейцами и американскими эскимосами. У них тоже были свои школы-интернаты. Многие сейчас с трудом восстанавливают язык.
«Чукотка в силу своей специфики связана с Донбассом очень сильно»
— Вы представитель какого народа?
— Чукотского. Моя мама — чукчанка, она здесь родилась, живет. Моя бабушка жила в тундре, пастушила. У нас древний чукотский род. Папа у меня русский, он приехал сюда работать в больнице, а мама окончила Хабаровский медицинский институт, и они создали передвижной медицинский отряд.
Всю жизнь по тундре, по пастухам ездили на вездеходах, летали на вертолетах. Вот так я провел всё свое детство в тундре, вместе с ними путешествуя на этих всех видах транспорта.
— На судьбе мамы благотворно сказался интернат?
— Здесь есть свои плюсы и минусы, безусловно. Мама отправилась в четырнадцать лет в Хабаровск, окончила сначала медучилище, потом мединститут. Моя бабушка застала смену эпох от «жирника» — это банка с фитилем в растопленном жире до атомной электростанции. Последние годы она провела в нашем родном городе, Билибино, как раз напротив ее дома станция была. Чукотка стремительно прошла этот путь — за столетие буквально.
Много мы знаем и трагических историй, не все люди смогли спокойно адаптироваться. Очень быстрый и сложный путь погружения в другое сообщество — советское, потом российское.
— Вчера с местным батюшкой беседовали. Он сказал, что для местных народов окружение своей культуры благотворно, поскольку без нее они, сталкиваясь с русским миром, воспринимают от него почему-то худшее, а не лучшее. Это так?
— Отец Стефан долго на Чукотке находится, и он ее довольно точно понимает. Мы создали в позапрошлом году цикл об истории Чукотки. Отец Стефан принимал участие, рассказывал о подвижничестве, о том, как православная вера распространялась. Он меня поразил, я в него влюбился, настолько хорошо он знает историю. И он скорее прав. Самоидентификация для народа играет важную роль, смысл придает какой-то.
— Кинематограф — возможность к ней вернуться?
— Да. Есть в планах создание картины именно на чукотском материале для местных зрителей. Хочется возвращать молодежь к корням. Не зная собственную культуру, язык, они чувствуют себя немного потерянными. У нас общество, конечно, многонациональное, но ребята чукотские, которые не знают языка, себя не ощущают русскими людьми, но и местными себя не могут в полной мере воспринимать, поскольку не могут поговорить с бабушкой, с дедушкой на родном языке.
— В то же время чувство причастности к российской истории, к нашей многонациональной стране у них сильное. Отец Стефан рассказывал о женщине, у которой четыре сына ушли в Донбасс добровольцами. Они сказали: «Мы не можем смотреть равнодушно на то, что происходит».
— Да, Чукотка — регион, в силу своей специфики связанный с Донбассом очень сильно. Здесь — шахты, есть целый шахтерский поселок Угольные Копи. Много приезжало сюда семей из Донбасса, много здесь можно встретить людей именно из Донецка. Поэтому уже начиная с 2014 года народ близко к сердцу воспринял всю эту историю, и многие отправились в Донбасс.