Станислав Ростоцкий вспоминает Марлона Брандо, костюм Ихтиандра собирают из кинопленки, а советский ученый просвещает англоязычных коллег. Все новинки нашего ежемесячного книжного обзора обращены в прошлое и посвящены искусству — кинематографу, музыке, живописи. Но почему бы и нет? В эпоху драматичных потрясений так хочется окунуться в вечный мир прекрасного и узнать о нем побольше. А «Известия» помогут с правильными «путеводителями» по нему.
«Станислав Ростоцкий. Счастье — это когда тебя понимают»
Марианна Ростоцкая
Еще ребенком Станислав Ростоцкий — будущий режиссер, номинант премии «Оскар» за драму «А зори здесь тихие…» — едва не прошел кастинг на роль в знаменитом фильме Сергея Эйзенштейна «Бежин луг». Как он вспоминает сам, его даже утвердили, но родители решили «уберечь» сына от опасного мира кино и отказались. Спустя годы Ростоцкому подарили ту самую фотопробу из картотеки Эйзенштейна. На карточке есть комментарий: «Хорошо смеется». Как потом все убедились позднее, Ростоцкий еще и прекрасно снимает кино, а теперь, благодаря этой книге, мы знаем точно — он еще и замечательно пишет.
250-страничный том составлен Марианной Ростоцкой, вдовой сына классика — артиста Андрея Ростоцкого. И это тот случай, когда роль составителя — совсем не формальность. Книга представляет собой умелый монтаж самых разных документов из архива режиссера — не только воспоминания, еще и интервью, фрагменты дневников, есть даже — судя по всему, без купюр — письма как самого Ростоцкого, так и ему адресованные. Фронтовые и более поздние, например времен работы над фильмом «Доживем до понедельника». Есть даже отчет режиссера о поездке в Голливуд на вручение «Оскара» в 1973 году — с описанием разговоров, встреч и анализом, почему позолоченная статуэтка так редко достается Советскому Союзу. Именно в тот год главные награды забрал «Крестный отец», а Марлон Брандо отказался от приза в знак протеста против дискриминации индейцев.
Получилось хронологическое повествование о жизни человека с уникальной и, в то же время, довольно типичной судьбой. Фронтовик (на войне Ростоцкий потерял ногу, о чем не подозревали многие близкие товарищи), ученик Эйзенштейна, вгиковец, успешный кинематографист, еще и энтузиаст спорта (первый зампредседателя Федерации спортивного кино СССР). Прекрасный пример биографии целого поколения на примере одного из лучших его представителей.
«Легенды «Ленфильма»
Артемий Аграфенин
У нас катастрофически мало трудов об истории студий — даже таких, как «Мосфильм» или «Ленфильм». Книга пресс-секретаря легендарной петербургской кинофабрики в каком-то смысле заполняет эту лакуну. Очерки о знаковых фильмах слагаются в кинематографическую историю города — в предисловии автор даже специально забегает в доленфильмовские годы и начинает рассказ с первого киносеанса в театре «Аквариум» 4 мая 1896 года.
Всего в 330-страничную книгу вошла 41 новелла про 41 фильм — начиная с первого советского блокбастера «Чапаев» (1934) до постсоветского хита «Особенности национальной охоты» (1995). Писались тексты первоначально по заказу нескольких газет — и стиль, и подход узнаются сразу. Аграфенина сразу предупредили, что нужны «не киноведческие записки, не искусствоведение, а именно житейские истории»: истоки замысла, поиски артистов, забавные происшествия на съемках. Редакционное задание выполнено вполне успешно. Автор работал в архиве студи: читал протоколы худсоветов, листал подшивки студийной газеты «Кадр». Даже лично общался с классиками, особенно много, видимо, со своим дедушкой Виталием Мельниковым — неслучайно главы про его фильмы («Начальник Чукотки», «Мама вышла замуж», «Старший сын» и другие) получились одними из самых подробных.
Достоинства легко переходят в недостатки — книге ощутимо не хватает обстоятельности, анализа, трезвых оценок, ссылок. Но интересных «житейских историй» на страницах действительно немало — чего стоят абзацы про костюм Ихтиандра из лоскутков кинопленки или о двухчасовом гриме старика Хоттабыча. Почти на каждой странице издания — редкие фотографии со съемок или кадры фильмов. Кроме того, дотошно перечислено, что из реквизита сохранилось в музее «Ленфильма».
«Жизнь переходит в память. Художник о художниках»
Борис Мессерер
Знаменитый живописец, график и сценограф Борис Мессерер уже написал одну крайне интересную мемуарную книгу — «Промельк Беллы» (в заглавие, конечно, вынесено имя его жены, поэтессы Беллы Ахмадулиной). Второй том на 250 страниц — снова своего рода попытка автобиографии, но уже через зарисовки про «коллег по цеху». Мессерер вспоминает своих великих учителей — даже в названиях главок они названы по имени отчеству («Артур Владимирович Фонвизин»; «Александр Григорьевич Тышлер» и так далее). Вспоминает своих близких друзей, с которыми или общался, или даже работал вместе, — от плейбоя-эмигранта Льва Збарского до художника-мультипликатора Сергея Алимова («Каникулы Бонифация»). Отдельный блок посвящен многолетнему директору и президенту ГМИИ им. Пушкина Ирине Антоновой.
Текст вышел теплый и уважительный — мысли о художественных поисках товарищей сменяются байками про застолья или приключения во время многочисленных поездок (Мессерер лично общался и с Марком Шагалом, и с Джорджо де Кирико, у которого, к слову, была русская жена). Каждый из героев немало претерпел в жизни и немало сделал, но мемуариста интересуют, скорее, не свершения или детали биографии, а сама творческая атмосфера, моменты близости, тот неуловимый воздух оттепели. Читатель, охочий до конкретики, тоже в обиде не останется. Среди прочего, здесь рассказано о руководимой Мессерером группе энтузиастов офорта и литографского дела на творческой даче «Челюскинская» — через которую прошли и тот же Алимов, и Сергей Бархин.
«Анатолий Зверев и мировое искусство»
Сергей Соловьев
Художник Анатолий Зверев еще пару десятилетий назад был известен лишь специалистам и коллекционерам, сегодня же это самый любимый и народный из всех нонконформистов. Отчасти тому способствовало открытие музея его имени (Музей AZ), отчасти — рост интереса к неофициальной советской живописи в целом. Но, несмотря на целый ряд выставок и каталогов с работами Зверева, литературы про него отчаянно не хватает. Книга искусствоведа Сергея Соловьева как раз закрывает эту брешь — разумеется, лишь отчасти, поскольку творчество Анатолия Тимофеевича заслуживает многих многостраничных трудов. А здесь мы имеем дело даже не с научной монографией, а, скорее, с серией лаконичных эссе, рассчитанных на самую широкую публику. Но несмотря на такой, казалось бы, популярный подход, книгу будет интересно читать даже знатокам. Всё дело в неожиданном ракурсе.
Соловьев прослеживает параллели между выдающимся выскочкой из СССР и крупнейшими западными мэтрами разных эпох — от Леонардо до Поллока. Все ассоциации так или иначе подсказаны самим Зверевым: кому-то он сознательно подражал, кого-то пародировал, а, скажем, да Винчи неоднократно упоминал в собственных трактатах (сам факт появления которых — тоже поклон гению Ренессанса). Автор книги, впрочем, идет дальше своего героя и не только анализирует творческие пересечения, но и ищет схожие психологические черты у своих героев. И тем самым помогает лучше понять центрального персонажа, до сих пор поражающего своей противоречивостью.
Конечно, хотелось бы, чтобы эта книга стала лишь началом целого цикла. Но всего за несколько дней до ее презентации жизнь Сергея Соловьева внезапно оборвалась. Подобно своему герою, он ушел в достаточно молодом возрасте, зато оставил творческое наследие, которое невозможно игнорировать. Теперь его дело наверняка продолжат новые поколения исследователей.
«Строение музыкальной речи»
Бореслав Яворский
История этой книги для широкой публики будет куда интереснее, чем сам труд — все-таки специфический и имеющий четкую профессиональную направленность. Бореслав Яворский — русский, а затем советский музыковед, опубликовавший еще в 1908 году трактат «Строение музыкальной речи». Многие его идеи оказались новаторскими и, несмотря на первоначальное сопротивление, глубоко проросли в музыкальной среде. С некоторой натяжкой можно сравнить его теорию с общей теорией относительности Эйнштейна. Подобно великому физику, представившему новый взгляд на базовые законы Вселенной и открывшему дорогу космическим достижениям XX века, Яворский предвосхитил рождение модерна.
Однако, вот парадокс, фигура эта стала почти мифической. Каждый студент-музыкант слышал его имя и знает ключевые постулаты Яворского, но почти никто, даже из числа маститых ученых, не читал первоисточника. Та брошюра ведь так и не была переиздана. Теперь же издательство «Композитор» решило не только вернуть творчество Яворского соотечественникам, но и познакомить с ним мировое сообщество. Трактат и приложение к нему — большой массив архивных материалов Яворского, найденных в московском Музее музыки, — переведены на английский и прокомментированы на обоих языках профессором консерватории в Пибоди (Балтимор, США) Ильдаром Ханнановым. В итоге получилось полностью билингвальное издание, что редкость само по себе, а в нынешних условиях — тем более.
Конечно, момент для заграничной популяризации российского музыковеда не самый подходящий. Но, как говорится, времена не выбирают. Работа над книгой стартовала несколько лет назад, еще даже до пандемии. А если вспомнить, что исходный труд и вовсе больше века дожидался внимания наших современников, станет ясно: сиюминутные прагматичные соображения здесь неизбежно отступают перед игрой вдолгую. И пусть продавать физическое издание за рубежом сейчас едва ли удастся, ИД «Композитор» обещает бесплатно разослать в мировые вузы и крупнейшим специалистам PDF. Культурная дипломатия в действии.