8 ноября стало известно о договоренности детского омбудсмена Марии Львовой-Беловой с руководством «ЛизыАлерт» по совместному поиску пропавших несовершеннолетних в ЛДНР, Херсонской и Запорожской областях. Почему дети уходят из дома в самых разных регионах России, как их ищет полиция и волонтеры и с какими проблемами сталкиваются поисковые отряды, «Известиям» рассказали в Национальном центре помощи пропавшим и пострадавшим детям (НЦПППД).
Первый уход
Юрий Шитиков начал заниматься поисками пропавших детей еще в 1986 году.
— Я работал на скорой помощи, в пионерлагере у нас пропали чернобыльские дети (они находились у нас после аварии). Тогда еще милиция предположила, что они уехали домой, и их искали на вокзалах. А мне показалось, что они где-то рядом, исходя из вещей, которые они взяли с собой. С пионервожатым мы их через два дня нашли в лесу.
Сегодня Шитиков руководит подмосковным отрядом «Спас Град» (входит в структуру НЦПППД).
По его наблюдениям, основной причиной ухода подростков из семьи остаются конфликты с родителями.
— Дети взрослеют, родители не всегда это понимают. В этот момент нужно становиться ребенку другом, наставником, вести себя гибче. Чисто мое мнение — большая часть вины лежит на родителях: не налажен контакт, обращаются с ребенком как с маленьким, используют запреты.
Юрий говорит, что раньше уходили ребята в 12–13 лет, сегодня же планка опустилась до 9–10 лет.
— Основной толчок к уходу — запрет на использование гаджета, отключение интернета, отбирание смартфона. На мой взгляд, этого делать не стоит, в первую очередь, из соображений безопасности — с ребенком должен быть канал связи.
Если уход первый, а ребенку от 9 до 11 лет, то, скорее всего, он далеко не уйдет.
— Как правило, это соседний двор, подъезд в своем же районе. Бывает, что ребенок наблюдает из удобного места за своим домом, как его там ищут и волнуются. Как правило, такие дети сами возвращаются домой поздно вечером или утром, переночевав на улице, поголодав.
Постоянные «клиенты»
Сложнее дело обстоит с теми, кто неоднократно сбегал из дома.
— Сейчас у нас в поиске три несовершеннолетних. Один из мальчиков отсутствует дома больше недели, мы его уже четвертый раз ищем. Уходит из Люберец (Московская область). Последний раз нашли его в Можайске. Там речь о сложной ситуации в семье — отец на фронте, мать уехала за границу, у него возникают сложности с опекунами. В результате контроля нет. Игроманит, не исключено, что употребляет наркотики. Парень опытный, знает, как будем его искать, и противодействует, — рассказывает Шитиков.
Распространенная ситуация с уходом ребенка из дома — первая влюбленность. Особенно эта проблема распространена среди девочек — они взрослеют быстрее.
По словам Юрия Шитикова, существует ряд трудностей при поиске детей — не так просто получить биллинг телефона, если «бегунок» дает о себе знать и достоверно известно, что исчезновение не криминальное. Да и камеры просматривать — занятие крайне долгое и сложное. К тому же и не во всех регионах страны имеется столь развитая система видеонаблюдения, как, например, в Москве.
Именно там на помощь полиции в первую очередь приходят волонтеры. Большую помощь оказывают и другие дети, которые интегрированы в неформальную подростковую среду, — они нередко сообщают, где находится сбежавший. Пока одни добровольцы прочесывают интернет в поисках цифрового следа, другие осматривают подъезды и… кладбища.
— Там же есть еда — люди оставляют на могилах, — рассказала Юлия Мальцева, руководитель отряда «След-Алтай» (региональное подразделения НЦПППД). — Еще одно место, где мы сразу ищем детей, — это подъезды, куда можно попасть без кода.
Конвейер беглецов
— У нас большая часть работы по поиску пропавших детей связана с местным интернатом. Кто-то убегает, потому что обижают старшие ребята — требуют принести деньги, сделать что-то нехорошее под угрозой избиения. Воспитателям, к сожалению, не всегда есть дело до проблем ребенка, так что дети стараются выживать самостоятельно. Еще одна категория детей, с которыми мы постоянно имеем дело, — девочки в возрасте 13–14 лет, как правило, из неблагополучных семей, им хочется погулять ночами, выпить, покурить. К 16–17 годам обычно проблема у них уходит, они становятся более степенными, — говорит Юлия Мальцева.
Иногда волонтерам приходится помогать не детям, а самим родителям.
— Один мальчик постоянно сбегает из соцучреждения домой, пытается наладить отношения с отчимом. В таких ситуациях мы пытаемся помочь уже взрослым наладить свою жизнь — найти работу, например. В надежде, что их дети перестанут бегать, а семья воссоединится. У нас уже есть определенный позитивный опыт с тремя подростками.
Бывает, что дети сбегают от опекунов, назначенных государством.
— Бегут к дядям, к тетям, лишь бы не с опекунами быть. Но часто родственники относятся к категории неблагополучных семей, не имеют условий, а иногда и желания воспитывать подростка.
Мальцева рассказывает о семье мальчика, который сначала начал сбегать из семьи, где мать забыла про него с рождением другого ребенка от отчима. После того, как ее лишили родительских прав, старший ребенок попал в интернат.
— Он сбегает, просится домой… Но там его не ждут. Бывает, что родитель пьет, к примеру, но если есть желание, он борется с пагубной привычкой ради воссоединения с ребенком. Увы, так бывает не всегда. Все эти проблемы от недостатка любви к ребенку.
Неисправимых нет
Несмотря ни на что, Мальцева не потеряла веру в людей и возможность справиться даже с самыми трудными детьми и подростками.
— Недавно судьба столкнула меня с мальчиком 14 лет, про которого говорили, что он очень трудный, ужасный, несносный. Я его через соцсети заманивала едой, так как знала, что он ночует на улице. В итоге мы встретились, я его привезла к себе перед тем, как передать полицейским. Он помог мне починить машину, приготовить салат. Рассказал свою историю — мальчик просто был никому не нужен, карусель опекунов… В итоге он не сбежал от меня и сам согласился поехать со мной в полицию, хотя знал, что опять вернется в этот интернат. Таких историй у меня было две.
Ночи, проведенной в подъезде, часто предшествует отказ принять воспитанника интерната в родительском доме, рассказывает Юля.
— Мама не пускает, он ей не нужен, в интернат идти боится, потому что не принес тысячу рублей или еще что-то старшим.
К опасным местам, где часто прячется сбежавший ребенок, Мальцева относит брошенные дома, где можно замерзнуть ночью даже в межсезонье.
Юлия работает мастером по макияжу, но практически живет волонтерством, 24 часа в день, семь дней в неделю. Ищет она не только сбежавших подростков, но и заблудившихся сборщиков кедровых шишек и туристов.
— Чем больше людей ищет, тем больше шансов найти. Это не хобби, хобби — это сел, порисовал. А это уже моя жизнь — от этого не уйти, — признается Мальцева.
Злой умысел
Одна из главных проблем — отсутствие постсопровождения несовершеннолетнего, считает лидер хабаровского поискового отряда «Лига Спас» Ольга Щукина.
— Мы не успеваем опрашивать детей, которые ушли первый раз из дома, и работать с родителями. Мы их нашли, вернули домой, а потом они опять уходят.
Ольге известные два случая на Дальнем Востоке, когда к уходу несовершеннолетнего из дома мог подтолкнуть злой умысел.
— Искали юношу-студента. Выяснили номер телефона, на который он звонил, и попытались позвонить по нему. Всем коллегам, кто набирал, автомат отвечал, что на балансе не хватает средств, чтобы позвонить на этот номер. Подростка нашли замерзшим в лесу. Тогда не придали значения странному абоненту. Но потом номер этот случайно всплыл во время поиска другого подростка в Амурской области. Того мальчика нашли живым. Оказалось, что с этого странного номера он получал задания. Ребенок был запуган. Одним из последних заданий было оставить телефон дома и уйти на 24 часа.
Доброта, которая хуже воровства
Ольга Щукина обращает внимание, что взрослые, желая помочь сбежавшему ребенку, нередко только затрудняют его поиски.
— [Случайно встреченные] люди или родители друзей берут к себе этого ребенка, кормят, укладывают спать. А мы бегаем, ищем, полиция ищет. Они же, зная, что ребенка ищут, скрывают его до утра. На мой взгляд, они оказывают ребенку медвежью услугу. Ребенка же не на всю жизнь забирают, а просто чтобы поиграть в хорошего человека. Он потом может принять помощь от потенциального преступника, с доверием пойдет в чужую квартиру, где его напоят, накормят, но, возможно, больше он из этой квартиры не выйдет. Хочется, чтобы взрослые осознавали это.
Щукина напоминает, что ответственный взрослый не может просто купить встреченному на улице ребенку еды или дать денег на питание. Накормить ребенка — это хорошо и правильно, но взрослому человеку следует отвести беглеца в полицию.
Родитель всегда виноват
Случаются ситуации, когда вполне нормальные дети сбегают из дома из-за чрезмерной опеки или давления родителей.
— Бывает, что дети совершают проступок и боятся вернуться домой или в школу. Покурил вейп — учитель узнал, передал родителям. Либо денежные дела — у кого-то занял, а вернуть не может. Был случай, когда ребенок ушел из-за оценок. ЕГЭ девочка сдала плохо — порог нужных баллов перешла, но не так, как хотелось бы родителям, — рассказывает Щукина.
Волонтер подчеркивает, что вина за уход из семьи лежит прежде всего на родителях. Именно поэтому важно учить взрослых находить взаимопонимание с детьми.
— Все проблемы ребенка — от родителей, если, конечно, нет органического поражения головного мозга. Если же психически и физически дети здоровы, то их уход из дома — на совести взрослого, — резюмирует Щукина.