Начиная с 2005 года 4 ноября вся Россия отмечает День народного единства. Но что именно мы празднуем? Почему на Красной площади вот уже два столетия стоит памятник Минину и Пожарскому? Почему для нас и сегодня так важно преодоление давней Смуты? Для этого стоит вспомнить основные события исторической драмы. «Известия» разбирались в истоках и смысле главного праздника великой страны.
Смута
Она вызревала в конце XVI века, вместе с оскудением царской династии Рюриковичей. Пушкин очень точно определил истоки Смуты «мнением народным». Это великая сила. Время безвластия и нестроения, окаянные годы, когда под угрозой оказалось само существование независимого русского государства и православной церкви. А по словарному определению Владимира Даля — «общее неповиновение, раздор меж народом и властью». Эта беда продолжалась почти полтора десятилетия. Ослабленное русское государство могло стать легкой добычей польско-литовской экспансии. Могло — если бы не народное сплочение перед лицом опасности, если бы такие люди, как Гермоген, Минин, Пожарский, Дионисий, не пробудили в людях чувство Родины. И перелом наступил, только когда «мнение народное» осознанно встало на сторону государства.
1610-е годы начинались для нашей страны драматично. Почти все знатные бояре пытались сохранить влияние, признав власть заемной династии из Речи Посполитой. В Польше формировались войска, которые должны были двинуться на Москву, поддерживая интервентов. Страну раздирали не только иноземные захватчики, но и авантюристы, разбойники, самозванцы всех мастей.
Первым оплотом сопротивления стал патриарх Гермоген. Он не соглашался признавать польского царевича Владислава самодержцем московским, пока иноземные войска не покинут русскую землю, а сам Владислав не примет православие. Тогда поляки взяли патриарха в плен, но не добились от него покорности. Гермоген рассылал по русским городам грамоты с призывами сопротивляться. Надежд на то, что его услышат, было немного. Гермоген умер в заточении, не дождавшись добрых вестей. Его миссию продолжил настоятель Свято-Троицкого Сергиева монастыря, архимандрит Дионисий. Отныне он призывал сограждан к сопротивлению, а монастырь будущую лавру превратил в госпиталь для раненых, сражавшихся с интервентами.
Тем временем в Нижнем Новгороде уже собиралось Второе народное ополчение, которое станет спасительным для государства Российского.
Русский Демосфен
История нашей страны, быть может, не знала лучшего оратора, чем купец Кузьма Минин — «торговый человек», ставший вдохновителем ополчения. Его сравнивали с Демосфеном. В легенды вошла речь Минина: «Захотим помочь Московскому государству, так не жалеть нам имения своего, не жалеть ничего, дворы продавать, жен и детей закладывать, бить челом тому, кто бы вступился за истинную православную веру и был у нас начальником».
В народное ополчение вступали все патриоты, вне зависимости от их происхождения и положения в обществе. И дворяне, и посадские люди, и крестьяне, и казаки. В этом и состояла мощная сила движения, которое возглавлял «Совет всея земли», в который входили выборные из многих городов России. Не принимали в новое воинство только тех, кто был замечен в «воровстве» и «измене». По предложению Минина, ополчение возглавил князь Дмитрий Пожарский — опытный воин, не признавший решения московских бояр призвать на престол польского королевича Владислава.
«Поднялись те добры молодцы...»
Их поход благословил архимандрит Дионисий. Ополчение следовало от города к городу, пополняя свои ряды. Четыре месяца воинство набирало силы в Ярославле. Минину удалось добиться высокого жалованья для воинов, наладить снабжение, вооружить и экипировать ратников так, что они ничем не уступали лучшим польским воинам. К Москве подошло обученное и мотивированное войско, считавшее своим долгом восстановление в Русском царстве законного порядка. Пожарский — осторожный и предусмотрительный полководец — не сомневался, что ополчение готово к решающим сражениям.
Ополченцев было сравнительно немного — порядка 10 тыс., включая тысячу стрельцов. За что сражались ополченцы? Прежде всего за православную веру, на которую пытались покуситься польско-литовские захватчики. Свое будущее они видели под властью законного государя, которого предстояло еще избрать на Земском соборе. Страна устала от самозванцев и чужестранцев. Русские люди от Казани до Смоленска, от Вологды до Твери вспоминали последнего «природного царя» — Федора Иоанновича. Копейки с его именем стали своего рода символом сопротивления.
Князь Дмитрий Пожарский, взявший на себя бремя власти в самые трудные дни войны, показал пример бескорыстного служения государству. Он, несмотря на знатность, практически не пытался бороться за трон. Князь проявил себя не только доблестным, но и проницательным полководцем, который в первую очередь берег жизни своих воинов. Появление таких целеустремленных, но невластолюбивых руководителей ополчения, как Минин и Пожарский, воспринималось как чудо. Им верили.
Не будет большим преувеличением сказать, что в борьбе с литовскими интервентами и сторонниками Семибоярщины русские люди впервые почувствовали себя единым народом. Это отразилось и в народной поэзии.
«Поднялись те добры молодцы,Поднялись те Руси верные...»
Битва за Москву
Главные сражения за Москву состоялись осенью 1612 года. К Белокаменной, на помощь уже порядком измотанным польским оккупантам, шли войска гетмана Яна Ходкевича. Пожарский преградил ему путь у Ново-Девичьего монастыря. И тут, в решающие часы, воинскую доблесть проявил нижегородский купец. В самый напряженный момент Московской битвы Минин собрал 300 ополченцев, переправился через Москву-реку и неожиданно атаковал поляков у Крымского двора, на берегу Москвы-реки. Враги дрогнули. Тогда русские двинулись на лагерь Ходкевича широким фронтом. После нескольких сражений с 21 по 25 августа гетман Ходкевич покинул Москву. Войска Пожарского захватили у поляков обоз, шатры, знамена, литавры. Освободили пленных. Победа!
Но поляки всё еще занимали Кремль и Китай-город — и ополченцы не спешили вступить с ними в бой. Пожарский выжидал, избегая напрасных жертв и случайных неудач, которые могли бы снизить моральный дух ополченцев. Его тактика позволила не только одолеть интервентов, но и сохранить войско.
Под Москвой воины встретили остатки Первого народного ополчения, потерпевшего неудачу в московских боях 1611 года. В основном это были казаки, которыми командовал князь Дмитрий Трубецкой. Объединить усилия оказалось непростой задачей. Казаки Трубецкого привыкли к вольнице и не слишком хотели признавать воинскую дисциплину. И здесь очень важным было посредничество служителей церкви, прежде всего архимандрита Дионисия, благословившего объединение усилий всех патриотов. Мудро держался и Пожарский, не стремившийся к формальному единовластию, проявивший готовность к компромиссу.
К ноябрю ополченцы взяли в кольцо вражеский гарнизон. Освободители действовали основательно, без спешки, опасаясь лишних жертв. Выбив поляков из московских предместий, они отрезали интервентов от снабжения. Среди поляков начался голод. В ноябре Пожарский и Минин перешли к новым наступательным действиям.
4 ноября 1612 года объединенные силы русского ополчения штурмом взяли укрепления Китай-города, которые отчаянно защищал польско-литовский гарнизон. Особенно доблестно проявили себя в том сражении казачьи конные отряды. В обозе наступавшего русского ополчения, как потом оказалось, находилась чудотворная Казанская икона Божией Матери, с заступничеством которой современники безоговорочно связывали победу.
В объединенном ополчении не обходилось без распрей. Так, Дмитрий Трубецкой отказывался подчиняться Пожарскому. Князь Трубецкой считался более родовитым и всерьез претендовал на царский престол. По легенде, в решающие осенние дни 1612 года их примирил Минин. В итоге «спасителями Отечества» называли обоих — и Пожарского, и Трубецкого. Но больше славы заслуженно досталось первому — за стойкость и великодушие.
После 4 ноября сражений с поляками больше не было. Кремль взяли в осаду. Пожарский предложил интервентам без боя покинуть Кремль, оставив награбленные сокровища. Он обещал сохранить им жизни и не преследовать при отступлении. Князь точно выбрал время для такого ультиматума: воля к сопротивлению у противников иссякла. 5 ноября захватчики сдались, их выпустили из Кремля. Пожарский исполнил обещание, расправы не было.
6 ноября архимандрит Дионисий совершил молебен на Красной площади и под звон колоколов войска во главе с Пожарским вошли в Кремль. Московское государство завоевало свободу. Теперь нужно было отбиваться от шведов на Новгородской земле и выбирать нового царя, точнее — новую династию. Но одолеть Смуту уже удалось, и это было важнее всего.
День народного единства: суть праздника
На средства князя Пожарского на Красной площади построили Казанский собор, в который перенесли чудотворную икону Богоматери. При царе Алексее Михайловиче в 1649 году 4 ноября стали отмечать праздник Казанской иконы Божией Матери. Осенний праздник, по сути, был государственным. Служились молебны за упокой воинов-ополченцев 1612 года. Память об избавлении Москвы и России от поляков всегда оставалась истинным смыслом этого праздника.
У каждого праздника есть суть, которая не всегда лежит на поверхности. День народного единства — это урок уважения к государству и обществу. Напоминание о том, что судьба каждого из нас связана с исторической судьбой России — не всегда безоблачной, но неизменно необходимой и дорогой для своих граждан. Единство — это сплочение очень разных людей. По характеру, по кругозору, по воспитанию. Их объединяют ценности и — не в последнюю очередь — чувство причастности к исторической судьбе своего народа.
Когда-нибудь к каждому приходит понимание, что чувство Родины сильнее и благороднее эгоизма, а народное единство — это сила, без которой никому из нас невозможно стать счастливым. «Россия без каждого из нас обойтись может, но никто из нас без нее не может обойтись. Горе тому, кто это думает, двойное горе тому, кто действительно без нее обходится!» — говорил один из благороднейших героев русской литературы. Смута — это когда каждый сам за себя. Результат — распад и бесконечные кровопролитные распри. И единственное средство против этой напасти — в единстве народа.
Автор — заместитель главного редактора журнала «Историк»