Независимый от государства статус, серьезные репертуарные планы, разные локации и разные жанры, — таким в будущем видит свой «Новый театр» его худрук Эдуард Бояков. Он хочет играть спектакль «Лубянский гример» по Лескову каждый день, 32 раза в месяц — в усадьбе Салтыковых-Чертковых. Об этом, а также об актерской антропологии, запросе на традицию, невероятном «Калиновом мосте», трагедии Михаила Ефремова и грибнице в культуре соучредитель ассоциации «Золотая маска» рассказал «Известиям» в преддверии открытия «Нового театра».
«Образ артиста становится абсолютно доминирующим в массовой культуре»
— В Москве много театров, публику поразить сложно. Чем вы будете привлекать зрителя?
— Полагаю, что есть основания говорить о нашей уникальности. Во-первых, мы репертуарный театр, который принципиально ориентируется на разные площадки. Мы не привязываемся к одному дому, хотя это русская традиция — театр-дом. Такова наша семантика — при слове «театр» возникает образ здания, чего, кстати, не происходит в условной Англии или в Голландии. Там театр, который имеет бренд, историю, список премьер, может выступать на разных площадках. В этом отношении мы для России решаем необычную задачу.
Второе — театр открывается на средства попечителей, мы принципиально подчеркиваем свой негосударственный статус. Апеллировать к дягилевским сезонам или к Московскому художественному театру времен его создания, может быть, нескромно, с одной стороны, а с другой, именно так — с верой в создание чего-то серьезного, мощного, настоящего, нового, художественно полноценного — эти институции и создавались.
Итак, независимый от государства статус, серьезные репертуарные планы, связанные с разными локациями и, как следствие, с разными жанрами. Это и есть наша уникальность.
— Вы открываетесь 18 ноября спектаклем «Лубянский гример» по Лескову. Это история об актерах крепостного театра. Как идет подготовка премьеры?
— Сейчас все силы брошены на этот проект. Планируем играть каждый день, 32 спектакля в месяц. Сложнейшая задача. Большое количество составляющих. В частности, невероятная архитектура усадьбы Салтыковых – Чертковых. Не припомню, чтобы театральное действие происходило в подобном памятнике. Ни один московский театр, включая Большой и Малый, не может похвастаться подобной эклектикой, нарочитостью, сложностью интерьеров. В связи с этим возникает много проблем, потому что памятник — это памятник, тут ничего не прибьешь, не повесишь.
С другой стороны, красота этих интерьеров настолько завораживает, что они сами по себе могут сыграть невероятную роль, подчеркнуть историю, которой дышит это место. Но как бы ни были нам дороги архитектурные достоинства, это всего лишь рамка для того, чтобы сказать что-то своё, серьезное.
— В отношении вашего театра прозвучало словосочетание «актерская антропология». Разъясните, пожалуйста, что это такое.
— Когда мы говорим про антропологию, то имеем в виду не привлекательность отдельных частей тела, а готовность артиста к неким обязательствам, которые любой художник должен на себя взять. Это работа с собой, со своим талантом, своим режимом, своей этикой. Важно, какая у тебя семья, чему ты служишь, каковы твои нравственные ценности.
До того, как произошла эта страшная трагедия с Мишей Ефремовым, действительно ужасная, чудовищная, сколько раз я слышал от моих друзей, от людей, которые так или иначе с этим кругом связаны, о том, что происходило с этим артистом на гастролях и не только. Сколько раз я сам был свидетелем отвратительных поступков, которые совершали, напившись или нанюхавшись, наши звезды. Пришло время отвечать на вопрос, касающийся не только ремесленных навыков артиста, но и того, что он собой представляет.
Давайте наберем в любой поисковой системе слово «культура» — и что получим? Этот актер разошелся с этой актрисой. Эта певица предъявила кому-то иск на столько-то миллионов долларов. Анжелина Джоли что-то там отсудила у своего бывшего мужа. У Наоми Уоттс сын пошел в школу в кружевном платьице и на каблучках. Всё. Беспрестанный поток отвратительной информации, которая развращает.
— Но это проблема СМИ, зацикленных на подобных темах, не артистов.
— И артистов, и СМИ, и всего нашего мира. Должны появиться силы, которые этому противостоят. Нужна не просто новость о том, что у большого русского писателя родился пятый сын и его так-то назвали, но и описание духовной предыстории этого имени. Это ведь возможность рассказать о своих предках, своем роде, своей земле.
Как говорил мой любимый поэт Иосиф Бродский в своей нобелевской лекции, мир уже спасти не удастся, но отдельного человека спасти всегда можно. А еще легче спастись, когда человек создает некий анклав, общину — есть такое прекрасное русское слово.
Когда люди объединяются не циничным желанием заработать и попасть в топы новостей, а стремлением сделать успешный спектакль. Этого мы хотим значительно сильнее, чем актеры государственных театров, от этого зависит наше будущее.
«Человек, который в воскресенье ходит в храм, не будет в субботу напиваться в хлам»
— А что не так с нашими гостеатрами?
— Я считаю, что госсубсидия должна выдаваться на основании определенных принципов культурной политики. У нас их сейчас нет. Финансирование лояльных персонажей или статусных театров, которых из политических соображений нельзя лишить дотации, осуществляется по инерции. При этом эстетика театра, его художественная программа, идеология, ценности, репертуар не учитываются.
Отношение театров к событиям на Украине — показатель. Наши театры в ступоре. Молодые артисты бросают труппы, студенты покидают вузы. Режиссеры молчат. Последние годы в театре господствовали либеральная идеология и постмодернисткая эстетика, вот мы и пожинаем плоды. Сейчас эти противоречия обострились. Театр перестает быть храмом, духовной кафедрой. Человек, который каждое воскресное утро ходит в храм, не будет вечером в субботу напиваться в хлам. Но так поступает, увы, огромное количество наших соотечественников.
Естественно, если у них есть лишние 10–15 тыс. рублей, они пойдут на концерт, на котором поют бесконечным матом и бесконечным прославлением подобной модели поведения. Мы хотим этому противостоять, отказываясь обслуживать культурную политику, которая раздает такого рода ядовитые печеньки. Раздаются они для того, чтобы люди не задумывались о русской семье, о русском культурном коде, о русских ценностях, русском мире, русской истории.
С другой стороны, есть ощущение невероятного запроса на традицию, на дорогие нашему театру ценности. Ощущение того, что нас примут, полюбят, а значит, придут в театр и купят билеты, которые позволят нашим артистам, не только мне, содержать свои семьи и продолжать делать свое дело. Всё предельно просто и предельно честно.
— Как то, что происходит на юге России, — спецоперация по освобождению Донбасса, образование четырех новых российских регионов, — может повлиять или уже влияет на русский культурный код?
— Я ездил в Донбасс с 2015 года и буду ездить. Ничего для себя нового сейчас не скажу. Судьба России решается в Донбассе. Мы имеем шанс — это наш единственный выход, единственная победа. Это не вопрос политических деклараций или прироста территорий. Важно то, что мы на эти территории хотим принести. Если «Голубой огонек» с Киркоровым — то на Украине и без нас этого добра хватало.
— Отдельно взятый артист может решить судьбу целого культурного кода?
— Нынешняя культура — культура грибницы. Дерево может быть очень стройным, красивым, высоким, здоровым, но вырви его с корнем — и всё, остается воронка. С грибницей сложнее. На каждого рэпера, который поет про «покурить-потусить», найдется еще десять новых мастеров этого уродского искусства. Культура потребления имеет действительно уникальное свойство выживаемости. Потому что она апеллирует к низкому в человеке. И разговор об этом не имеет смысла, если мы не говорим о позитивных моделях, не предъявляем того, кто может эту культуру вытеснить.
«Советская эстрада — это просто космос»
— Кого можно предъявить уже сейчас?
— Очевидно, что у нас достаточное количество талантливых людей — писатели, музыканты, драматурги, кинорежиссеры. Дело государственной культурной политики — создание условий, среды, в которой эти таланты могут проявиться. Создание института экспертизы, разрушенного сегодня полностью.
Ну и, конечно, воспитание талантов. Великие русские композиторы, отталкиваясь от корней, от русскости, создавали что-то мощное, большое. У нас нет ни одной настоящей мировой звезды, выросшей на этой почве. Есть личности невероятные, достаточно назвать «Калинов мост» с Дмитрием Ревякиным, связывающий рок-музыку с русским мелосом. Или певиц Таисию Краснопевцеву и Варвару Котову. Они, уверен, способны любой стадион завести при правильной раскрутке и грамотном продюсировании.
— Сейчас появился молодой исполнитель — Shaman, которого уже назвали открытием года и самым популярным исполнителем в стране. При этом он сам себе продюсер и поет патриотический репертуар, включая гимн России. Разве это не звезда?
— Shaman — достаточно качественная продукция масскультурной среды. Я не отношу себя к тем, кто ругает и критикует этого певца, но я далек от того, чтобы сейчас говорить, что это действительно явление, какое-то значительное имя.
Очевидно совершенно, что его продюсируют, делают это качественно, и слава богу. Я даже знаю, кто, но зачем лишний раз делать рекламу? Скажу лишь, что его продюсируют люди, которые много чего сделали на русской эстраде. Подождем, посмотрим, послушаем, способен ли он стать тем, кем были для своего времени Леонид Утесов, или Марк Бернес, или даже более поздние советские эстрадные исполнители.
То, как они делали свое дело, как владели голосом, какие аранжировщики работали с ними, — это невероятно. При этом их музыка решала не только эстетические, но и идеологические, социальные задачи, которые перед ними ставились. Сейчас слушаешь ту нашу эстраду и восхищаешься. Это просто космос. Я сейчас говорю не только про исполнительские качества. У Shaman они хорошие, перспективные, но не больше и не меньше. Вопросов много — что значит Shaman, почему английскими буквами пишется имя в соцсетях, ну и так далее.
— У него есть композиция «Я — русский», собирающая миллионные просмотры в интернете. А для вас что значит быть русским?
— Говорил об этом с Андреем Сергеевичем Кончаловским. Он сказал: «Пространство, религия и климат — вещи, которые определяют культурный код любой цивилизации, любой большой культуры, соответственно, и русских тоже». С этим сложно не согласиться. Близость к родной земле во всех смыслах этого слова делает нас русскими. Русская река, которая исторически исполняла роль дороги, русское поле, русский лес — уникальные вещи, они должны быть присвоены каждым человеком, как и кладбища, на которых похоронены твои предки.
Конечно, русским меня делает православная вера. Не существует социального института, который мог бы сравниться с православной русской церковью, сохранившей себя на протяжении многих-многих веков. Самодержавие пало, большевистская модель пала, нравы изменились очень сильно, но церковь стоит. И в XX веке она выстояла, несмотря на беспрецедентные репрессии. Это не просто материальное наследие — это код, ответ на все вопросы, которые могут быть у современного человека. Может быть, кто-то не соглашается с ответами, но они существуют как внятная система, которая влияет на всех людей, — не только на тех, кто по воскресеньям, как я, ходит в храм.
Все мы говорим на русском языке, который имеет абсолютно уникальные свойства, уникальную историю. Это невероятно сильная связь, не чувствовать ее невозможно. Человек, добровольно оказывающийся вне этого контекста, либо глуп, либо болен.
Справка «Известий»Эдуард Бояков родился в 1964 году в Дагестане. Окончил факультет журналистики Воронежского государственного университета. Создатель и продюсер многочисленных проектов в области культуры и искусства. Соучредитель ассоциации «Золотая маска», директор фестиваля «Золотая маска» (1996–2005). Художественный руководитель театра «Практика» (2005–2013). В 2018–2021 годах — худрук МХАТ имени М. Горького.