Дети переболели COVID-19 массово и бессимптомно еще в начале пандемии, и коллективная защита среди них сформировалась естественным путем. Поэтому и вакцинировать их нужно не поголовно, а лишь по медицинским показателям, уверен директор НИИ эпидемиологии и микробиологии им. Пастера Арег Тотолян. В интервью «Известиям» академик объяснил, подготовил ли нас коронавирус к приходу новых эпидемий, и рассказал об итогах масштабного исследования коллективного иммунитета в пяти станах. А также ответил на вопрос, почему в России этот иммунитет ниже, чем в Киргизии и Армении, и по каким причинам энтузиазм волонтеров, принимавших участие в эксперименте, сменился пассивностью.
«Подавляющее число населения уже с антителами»
— Что можно сказать о заболеваемости коронавирусной инфекцией на данный момент? Она окончательно затухает или нам ожидать роста?
— В последние недели заболеваемость вновь начала расти, но волны еще нет.
— А будет?
— Всё зависит от того, как поведет себя вирус: у каждого нового геноварианта свои особенности, ведь патоген их создает для того, чтобы обойти иммунную защиту.
— Штамм «Кентавр» (ВА.2.75) уже добрался до Северо-Запада, где ваш НИИ ведет генетический мониторинг вариантов штаммов SARS-CoV-2?
— Нет. Как в «Кавказской пленнице» — он «не из нашего района». Его обнаружили в Москве.
Оптимизм внушает то, что на сегодняшний день у нас подавляющее большинство населения уже с антителами или в результате заболевания, или в результате полученной вакцины. Аналогичная картина и в других странах, в которых мы работаем. С другой стороны, впереди период окончания отпусков, начала учебного года — люди будут большую часть времени проводить в закрытых помещениях, и я не исключаю сезонный рост заболеваемости, как было в 2020-м и в 2021 годах. Несмотря на имеющиеся сложности, достаточно много россиян ездит за рубеж и привозит новые геноварианты.
— Вакцина «Спутник М» для подростков 12–17 лет внесена в календарь прививок по эпидемическим показателям. Для более младших возрастов прививок пока нет. В ходе масштабного исследования популяционного иммунитета вы отдельно изучали его формирование у детей. Полученные результаты могут помочь родителям подростков решить, стоит ли делать им прививки?
— Моя позиция состоит в том, что вакцинация детей должна проводиться по медицинским показаниям, а не так массово, как в случае взрослых. Хотя далеко не все с этим согласны. В ходе исследования мы разделили всех детей от года до 18 лет на пять возрастных групп с шагом в три-четыре года. И обнаружили, что уровень популяционного иммунитета варьируется в пределах 80–84%. То есть коллективный иммунитет сформирован. У детей он сформировался естественным путем: они еще на самом начальном этапе эпидемии переносили инфекцию зачастую в бессимптомной или в легкой форме. Были единичные случаи тяжелого течения болезни.
Задача коллективного иммунитета — защитить население в целом, и если лица с иммунной защитой равномерно распределены среди всей популяции, то даже если кто-то заболел, ему некому будет передавать инфекцию. Сейчас неболевших и невакцинированных трудно найти. Поэтому не вижу необходимости массово прививать детей и подростков от COVID. Таким образом, вакцинация им нужна, но только по показаниям.
«Раньше брали под козырек, теперь всё добровольно»
— В этом году вы стали лауреатом одной из самых престижных наград в сфере здравоохранения — премии «Призвание 2022». Что означает кубок столь необычной формы, который украсил ваш кабинет?
— Золотые руки врача, а в них — хрустальная жизнь пациента.
— Это за исследование популяционного иммунитета?
— Да. Но это командная награда. В нашей команде более 35 человек, и это не только сотрудники нашего института, но и наши коллеги — вирусологи, иммунологи, эпидемиологи, сотрудники территориальных центров Роспотребнадзора и центров гигиены, врачи диагностических лабораторий.
— Награда означает, что проект завершен?
— Она означает, что проект состоялся, что он принес определенные результаты, которые оказались полезными, в том числе и системе здравоохранения. По ходу его реализации мы набили много шишек и многому научились. Опыт, который приобретен, хочется сохранить и распространять на борьбу с другими инфекциями.
— То есть у вас в руках универсальная технология, пригодная для изучения распространения любой инфекции?
— Наша технология многокомпонентна, включает несколько блоков — организационный, компьютерный, лабораторный и аналитический. Организационный и аналитический не зависят от варианта инфекции, в компьютерном потребуются минимальные правки, это задача на пару дней. Все упирается в лабораторный блок, а это тест-системы, методика. Но сейчас у нас в стране есть понимание, что на новую инфекцию тест-система должна быть разработана за четыре дня, вакцина — за четыре месяца, к этому и стремимся.
В случае какой-либо новой инфекции в первую очередь нужны будут ПЦР-тесты. Антитела начнут вырабатываться не сразу, и тесты для их определения понадобятся через 2–4 месяца после начала распространения заболевания, поэтому определенный резерв времени на разработку лабораторной методики у нас будет. В случае, если развивается эпидситуация, связанная с уже знакомой нам инфекцией, которая подняла голову, то тут велика вероятность, что нужный лабораторный инструментарий у нас есть на стадии производства или хотя бы разработки.
— Какой элемент исследования дается сложнее всего?
— Работа с волонтерами. Мы набирали в проект здоровых людей, чтобы исследовать у них наличие или отсутствие антител, как маркеры перенесенного заболевания или вакцинации. Выборка только в России составила 74 тыс. человек в 26 регионах. Мы их обследовали на протяжении шести этапов нашего проекта. Конечно, постепенно выборка немного сужалась — кто-то уехал, кто-то заболел, кто-то не захотел, но всё равно она остается довольно внушительной.
В общей сложности в России мы провели 238 тыс. исследований. В эту сумму входит 8 тыс. обследований детей, их данные изучались и вместе с другими возрастными категориями, и отдельно, во время детского этапа.
— В чем сложность работы с волонтерами?
— В 1970–1980-е годы достаточно было сказать, что надо, и все брали под козырек, сейчас у нас всё добровольно, надо соблюсти все современные этические нормы, что, безусловно, правильно. Мы проводили информационную кампанию по привлечению волонтеров и в России, и в других странах. Предполагается использование цифровых технологий, поэтому мы уделили достаточно внимания вопросам безопасности, чтобы исключить утечки информации, личных данных.
— И каков результат для науки?
— Мы оценивали развитие и формирование коллективного иммунитета на разных этапах развития эпидемии. Информации собрано очень много, мы уже опубликовали более тридцати научных статей, пять из них — в ведущих международных журналах. Уверен, что будем и дальше периодически возвращаться к этому материалу, будем дополнительно его анализировать. Пока это сделано далеко не на 100%.
«Людям стало безразлично, есть ли у них иммунитет»
— Как идет масштабирование исследования в Белоруссии, Киргизии, Армении и Таджикистане?
— В Белоруссии прошло три этапа исследования начиная с мая 2021 года. На первом этапе когорта волонтеров там составила 13 тыс. человек, на втором — 9 тыс., на третьем — чуть больше 8 тыс. В начале сентября планируем четвертый этап.
Второй из бывших советских республик подключилась Киргизия, там прошло два этапа. В июне 2021 года, на первом этапе, выборка была 9 тыс. человек, на втором — около 5 тыс., в октябре надеемся провести третий этап.
В Таджикистане и в Армении прошло по одному этапу, оба в 2022 году. В Таджикистане выборка составила около 4 тыс. человек, в Армении — около 6 тыс.
— Отличия от России существенны?
— В Белоруссии их практически нет. В наших странах популяционный иммунитет находится примерно на уровне 90%. В Киргизии, Таджикистане и Армении он выше. В Таджикистане — 99%, в Армении — 98%, в Киргизии — 96%, но там исследование проводили позже, чем в Белоруссии.
В Киргизии и в Таджикистане доминирует сельское население, и это вносило дополнительные сложности в организацию исследований. В этих странах и в Армении было больше семейных случаев распространения инфекции, потому что там семья более патриархальна и многочисленна и состоит из 10–20 человек нескольких поколений.
Мы заметили, что вакцинация в Армении, Киргизии, Таджикистане была активнее, чем у нас. В России вакцинировано около половины населения. Причем если в России и Белоруссии это, в основном, «Спутник V», то в тех странах применялось до восьми разных вакцин — и векторные, и РНК-вые, и цельновирионные.
— Присоединились ли к проекту Казахстан, Узбекистан и Сербия? Помню, с их стороны интерес был.
— Коллег в Казахстане мы обучили, всё им рассказали, показали, вся подготовительная работа была проведена, но проект там пока находится в замороженном состоянии. Мы же — в режиме ожидания.В 2020 году, на пике эпидемии, когда проект стартовал в России, потенциальные волонтеры были настроены позитивно, говоря профессиональным языком — проактивно. Мы даже получали упреки в свой адрес, что не всех желающих смогли включить в исследование.
В Белоруссии в 2021 году за сутки зарегистрировалась половина всего контингента — 7 из 13 тыс. человек. А нынешней весной, когда начали исследование в Таджикистане, уже нужно было объяснять, зачем это, наблюдалась пассивность. Сейчас настроение людей поменялось. Им стало безразлично, есть ли у них иммунитет к COVID. Прививки делают те, кому нужно ехать за границу, для кого выставлены барьеры.
— Тест на Т-клеточный иммунитет, который дает более полную информацию о встрече человека с инфекцией, может дать исследованию второе дыхание на фоне падения интереса населения к уровню антител и вакцинации?
— Мы думаем о том, в каком формате продолжать это исследование, чтобы оно имело не только научное, но и практическое значение. Пока для меня это вопрос. Я не исключаю, что целесообразно подключение оценки клеточного иммунитета, но пока об этом преждевременно говорить, тест еще не получил путевку в жизнь. Мы на клинической базе Северо-Западного научного центра гигиены и общественного здоровья провели клинические испытания кожного теста, сейчас находимся в диалоге с Минздравом о его регистрации.