Композиторы стали плохо владеть фортепиано, отход от авангарда — общемировая тенденция, а систему госзаказов надо распространить на оперы и балеты. Об этом «Известиям» рассказал народный артист России, почетный председатель Совета Союза композиторов РФ Александр Чайковский. Беседа состоялась в разгар Международного конкурса им. С.В. Рахманинова, председателем жюри которого в номинации «Композиция» стал Чайковский.
«Последствия «усилий» Болонской системы»
— На Конкурс Рахманинова композиторы должны представить сочинения в любимых жанрах Сергея Васильевича — в частности, это фортепианный концерт. Как вам кажется, насколько для сегодняшней академической музыки этот жанр актуален?
— Вы знаете, я думаю, что он не очень актуален, к сожалению. Во-первых, современные композиторы, особенно молодое поколение, плохо владеют фортепиано. Это последствие «усилий» Болонской системы. Ведь раньше у нас в музыкальном образовании была единая четкая линия профессионального формирования, включавшая музыкальную школу, училище и вуз (либо спецшколу-десятилетку и вуз). И все обучающиеся с самого младшего возраста должны были в первую очередь учиться играть на рояле. И те, кто видел себя в будущем пианистами, и все остальные, включая композиторов. Ну а потом это перестало быть жестким требованием.
Во-вторых, сейчас практически все молодые ребята сочиняют за компьютером, а не за роялем. Они набирают ноты, потом нажимают кнопку — и компьютер сам играет. Поэтому зачастую пишут очень неудобно или примитивно. А ведь для того, чтобы создать фортепианное сочинение, которое бы заинтересовало пианиста-виртуоза, рояль надо знать очень хорошо. Раньше же композиторы были блестящими пианистами. Тот же Рахманинов или уже более поздние имена — Прокофьев, Шостакович, Щедрин, Эшпай, Хренников. В консерватории все учились на двух факультетах: и как исполнители, и как композиторы.
— Есть, вероятно, и другая проблема. Для фортепиано написано огромное количество замечательной музыки. Как здесь сказать новое слово?
— Это очень трудно, да. Надо иметь, с одной стороны, очень большие знания и талант, а с другой — большую смелость, чтобы чем-то увлечь пианиста. Потому что, конечно, существует совершенно гигантский репертуар для фортепиано, и пианисты могут замечательно на нем жить, вообще не касаясь музыки XXI века. Поэтому я считаю, что это задание конкурса Рахманинова чрезвычайно трудное. Думаю, правильно, что у нас нет возрастного ценза. Благодаря этому, как выяснилось, в финалисты прошли в том числе и авторы уже очень опытные.
«В микрофон что-то шепчут»
— Если говорить о стиле, эстетике выбранных партитур, можно ли определить какое-то магистральное направление?
— Во всех сочинениях, на мой взгляд, есть достаточно интересные задачи для солиста. А кроме того, при всех различиях в языке, приемах и так далее здесь чувствуется стремление создать музыку для широкой аудитории. Это вещи не узкокабинетные.
— Недавно был конкурс «Партитура», и я обратил внимание, что там уход от авангарда явно чувствовался.
— Совершенно верно, абсолютно точно вы заметили!
— На ваш взгляд, с чем это связано? Можно ли здесь говорить о каком-то глобальном развороте?
— Конечно, можно. И это, кстати, подтверждается многими примерами западных композиторов, считавшихся авангардными. Например, такой один из идолов авангардизма, как Сальваторе Шаррино. Он вдруг начал писать оперы. И в весьма близком к классическому пониманию стиле. Оперы, где надо петь настоящими голосами, а не такими, как в некоторых экспериментальных сочинениях, где в микрофон что-то шепчут, изображают всякие звуки. Что, кстати, при талантливом воплощении бывает весьма интересно, но для профессиональных вокалистов совершенно неприемлемо, потому что они голоса свои испортят.
В общем, у меня ощущение, что отход от авангарда — это в целом такая общемировая тенденция.
— И что интересно, это происходит и у молодых композиторов тоже, которые только начинают свой путь.
— Абсолютно. Я это вижу по нашим студентам. И не только из Московской консерватории, где я преподаю, но и из других вузов. Да, везде есть, конечно, ребята, которым нравится такой очень жесткий современный авангард. Они пытаются найти какие-то еще новые приемы, чем-то там поскрежетать по инструментам. Но есть и те, кто просто начинают сочинять тональную мелодичную музыку, и их количество всё возрастает. Я даже уже удивляюсь, когда молодой человек пишет сочинение и сразу ставит при ключе знаки (бемоли и диезы при ключе — атрибут тональной музыки. — «Известия»). Причем, часто совершенно необоснованные. Я говорю: «Зачем ты пишешь пять бемолей, если потом всё время их меняешь?» Но, понимаете, так вот. Видимо, это какая-то реакция.
— На что реакция?
— На бытовавшее раньше мнение, что только жесткий авангард может привести к успеху. А он к успеху, по сути, не привел. Я имею в виду, к общечеловеческому. Люди, несмотря на все эти новшества, почему-то всё равно хотят слушать Баха, Рахманинова, Шостаковича или Бернстайна.
Молодой композитор думает: «Какой прием я изобрел! А вот там у меня вообще такое происходит!» Но выясняется, что публика на это реагирует в лучшем случае с интересом и один раз, а дальше это никто не хочет играть. А любой композитор хочет, чтобы его исполняли снова и снова.
Я часто сталкиваюсь, что делают заказ, но при этом предупреждают сразу: «Только, пожалуйста, чтобы не было крайнего авангарда». То есть заказчики — например, оркестр или театр — знают, что если будет ультраавангард, народ на это не пойдет. И они хотят не потерять деньги.
Хотя, может быть, пройдет какое-то время — и начнется новая волна авангарда. В искусстве всегда такое происходит.
Музыка вопреки санкциям
— В продолжение темы заказов задам вопрос по поводу недавно запущенной программы Союза композиторов «Ноты и квоты», которая при поддержке Минкультуры России фактически возрождает систему госзаказов, но немного в ином ключе, нежели это было в СССР. Поясню для читателей ее суть. Заявку на финансирование создания произведения посылает исполнитель, а не композитор. Но он указывает, от кого конкретно он хочет получить музыку и где будет ее играть. Соответственно, эксперты программы оценивают перспективы охвата аудитории, престижность названных площадок и прочие параметры, выбирая, какие заявки поддержать. В итоге композитор получает средства и гарантии исполнения, а исполнитель — желаемое сочинение в репертуар. Как вы сами оцениваете ход реализации проекта?
— Полагаю, это уже пошло в массы. Стало популярным в музыкальной среде. Многие стали проявлять активность — и композиторы, и исполнители. Что, конечно, радует. В прошлом году благодаря нашей программе появилось 12 новых сочинений, в этом году победителями стали 25 композиторов. Думаю, мы получим гораздо больше сочинений, интересных сочинений в сфере симфонической, хоровой и камерной музыки, нежели было раньше. И для композиторов очень важно, что появилась какая-то возможность заработать своей профессией. Но нам нужно, чтобы этого было раз в сто больше, чем на начальном этапе.
В конце концов, наверное, должно быть несколько систем заказов или же «Ноты и квоты» надо расширить. Например, предусмотреть деньги, которые будут выделяться театрам на заказы больших произведений — опер, балетов, оперетт, мюзиклов. Сегодня театры очень редко могут оплатить работу композитора из собственных средств. Как следствие, на всю Россию появляется в год два-три таких произведения. Это очень мало для такой страны, как наша.
— Если оставить за скобками «Ноты и квоты» и оценить в целом ситуацию с гонорарами современным композиторам, что здесь можно сказать?
— Если иметь в виду всё, что сейчас создается композиторами, то я не уверен, что хотя бы за 10% музыки выплачиваются какие-то деньги. В основном это всё в лучшем случае просто где-то исполняется, а автору — ничего. Разве что он уже со сборов получит какие-нибудь небольшие авторские отчисления. И вот посудите, какой смысл сейчас авторам писать оперу, симфонию или ораторию, если он знает, что ничего за это не получит и почти наверняка это никто не сыграет.
— Но ситуация же постепенно меняется?
— Думаю, да. Главное, Союз композиторов подталкивает государство к тому, чтобы оно принимало участие в этих проблемах.
— В прошлом десятилетии у нас появился целый ряд композиторов, в частности совсем молодых, которые стали востребованы на Западе. Сейчас мы понимаем, что для многих из них закрылись возможности, связанные с европейскими, американскими институциями и коллективами. Какой совет вы бы им дали в этой ситуации? Что им теперь делать? Искать выходы на Восток?
— Вы знаете, я бы прежде всего советовал не суетиться, а продолжать писать музыку. И находить как можно больше контактов среди наших музыкантов, отечественных коллективов. Это всегда было лучшей стратегией, во все времена. Что касается Запада, то если, в конце концов, вы будете писать хорошую музыку, то она прорвется вопреки всему. В конце концов, санкции в искусстве не могут быть долговечны. Потому что это противоестественно природе человеческой культуры. Ну не будут вас приглашать год, два. Так потратьте это время на создание хорошей музыки! И потом обязательно воздастся.
Справка «Известий»Александр Чайковский в 1966 году окончил Центральную музыкальную школу как пианист, в 1972-м — Московскую консерваторию по классам фортепиано и композиции. С 1985 по 1990 год — секретарь Союза композиторов СССР по работе с творческой молодежью. В 2004–2008 годах — ректор Санкт-Петербургской консерватории. С 2016-го — почетный председатель Совета Союза композиторов России. Автор опер, симфоний, балетов, симфонической и камерной музыки. Народный артист России. Лауреат премии правительства РФ.