Все меньше остается тех, кто три с лишним десятилетия назад на партийной даче в беловежской глуши завершил процесс «перестройки», росчерком пера уничтожив великую страну. Давно умер Борис Ельцин, подарив напоследок свое имя известному «центру» либеральной пропаганды. Влачит где-то на периферии Европы существование периодически извлекаемый западными хозяевами для русофобских заявлений Кравчук. Трагически молчит инициатор развала Горбачев. Сегодня же пришла новость о смерти самого, пожалуй, незаметного участника тех событий, бывшего председателя Верховного совета Белорусской ССР Станислава Шушкевича. «Известия» вспомнили, как советский интеллигент и талантливый ученый превратился в политического могильщика.
Роковое решение
Покойный патриарх российской политики Владимир Жириновский при всей своей экстравагантности и склонности к шокирующим высказываниям нередко говорил ту правду, которые не все решались озвучить. Бывало, он менял свою точку зрения, но неизменно в течение всей своей долгой политической карьеры именовал Беловежские соглашения, окончательно оформившие распад СССР, не иначе как «самым страшным преступлением в истории России».
Но подписание юридически небезупречного, как считают многие правоведы, договора в особняке посреди белорусских лесов стало лишь логичным итогом процесса, запущенного за пять лет до того, — «перестройкой», «новым мышлением» и прочими противоречивыми инициативами тогдашнего руководства СССР. И, что самое трагичное, элиты на местах, в тогдашних республиках Союза, либо сознательно подталкивали страну к обрыву, либо по безволию и политической слабости растерянно наблюдали за тем, как все катится в бездну. Экономика страны явно нуждалась в изменениях, но руководство страны ретиво взялось реформировать политическую составляющую, оставив хозяйство на потом.
«Руководство экономического блока должно было своевременно это заметить и внести изменения в госуправление», — сказал годы спустя казахстанский лидер Нурсултан Назарбаев, отметив, что «такие изменения нужно было проводить исключительно в условиях дисциплины, порядка и крепкого руководства». Увы, в большинстве республик не было ни первого, ни второго, ни третьего. И Станислав Шушкевич, вынесенный на первый план «времени перемен» волной популизма, символизировал эту беспомощность новой элиты как никто другой.
Дитя социализма
Станислав Шушкевич родился 15 декабря 1934 года в Минске в интеллигентной белорусской семье. Отец Станислав Петрович был известным поэтом и прозаиком, одним из столпов национальной советской литературы, как и многие другие, незаконно репрессированным в конце 1930-х. Мать Елена Людвиковна тоже была известным автором (писала на польском), депутатом I Съезда советских писателей, уважаемой минской учительницей. Собственно, сама встреча сына безземельного крестьянина и обедневшей польской дворянки стала возможна лишь благодаря изменениям в обществе, превратившим советскую Белоруссию из окраины империи в один из индустриальных центров страны. И сын их, с блеском окончивший школу и физмат БГУ, стал одним из ведущих специалистов СССР в области прикладной физики, многие его разработки, сделанные в 1950–1960-е годы, получили зарубежные аналоги лишь много лет спустя.
К середине 1980-х Шушкевич был уже маститым ученым, автором множества научных работ и изобретений. В мае 1985 года за комплекс работ по созданию и внедрению в народное хозяйство радиоскопических экспресс-методов измерения концентрации редкоземельных элементов он был удостоен звания лауреата премии Совета министров СССР; в 1988 году — Государственной премии БССР за учебник «Основы радиоэлектроники» для физических факультетов СССР (в соавторстве). Благодаря своим достижениям в профессиональной сфере Шушкевич мог бы остаться в истории Белоруссии одним из выдающихся ее ученых, но судьба решила иначе. В 1989 году общее собрание университета выдвинуло его кандидатом в народные депутаты.
Нерешительный политик
Политическая карьера Шушкевича была стремительной, но бессистемной. Он то объединялся с оголтелым националистом Зеноном Позняком (характерно, впрочем, что, когда спустя два десятка лет Позняк в порыве откровенности признает, что вся белорусская «оппозиция» была создана Западом и существует на его деньги, Шушкевич немедленно отрекся от старого союзника), то призвал к умеренным реформам в рамках так называемого Демократического клуба. После провала ГКЧП в августе 1991 года Шушкевич, уже набравший определенную известность и среди коллег-депутатов, и среди рядовых белорусов, становится исполняющим обязанности председателя Верховного совета.
Однако у нового «лидера нации» не было ни харизмы Ельцина, ни изворотливости Кравчука. За ним не стояли ни этнические кланы, как за руководителями среднеазиатских республик, ни националистически настроенные массы, как в Прибалтике и Закавказье. Собственно, как еще в 1992 году написал о нем белорусский журналист Андрей Гончаров, Шушкевич был «не лидер, инициирующий события, а политик инерционного склада, наиболее уверенно чувствующий себя тогда, когда тот или иной вопрос созрел, решен самим временем». Иронично, что именно такому человеку выпало стать одним из тех, кто поставил финальную точку в истории одной великой страны. Впрочем, никто из беловежских подписантов, вероятно, и не думал, что своими действиями они, сами того не желая, дают начало новому витку истории России, до апогея которого оставалось еще три с лишним десятка лет.