Писатель-нонконформист, ставший всемирной звездой благодаря голливудской экранизации своего «Бойцовского клуба», явно затаил обиду на одну из самых важных американских институций. В новой книге Чак Паланик прошелся по «фабрике грез» с почти зоологической ненавистью. Критик Лидия Маслова представляет книгу недели, специально для «Известий».
Чак Паланик
«Рождение звука»
Москва: Издательство АСТ, 2022. — Пер. с английского С. Лобанова. — 256 с.
Трудно отделаться от ощущения, что Чак Паланик, отметивший в феврале 60-летие, изживает какую-то затаенную обиду на Голливуд, который в конце 90-х ухватился за его дебютный роман и не прогадал. В руках режиссера Дэвида Финчера «Бойцовский клуб» превратился в один из самых знаменитых фильмов того времени, который казался неслыханно дерзким антибуржуазным манифестом, нонконформистским плевком в лицо зажравшемуся истеблишменту и вообще этаким «железным стихом, облитым горечью и злостью».
Автор «Бойцовского клуба» имел все основания надеяться на дальнейшую блестящую кинокарьеру, однако продюсеры несколько охладели к Паланику, вероятно, пресытившись его однообразным контркультурным пафосом. В 2008-м Кларк Грегг дебютировал в режиссуре экранизацией романа «Удушье» (о человеке, превратившем притворные припадки удушья в свой маленький бизнес), но сенсационного успеха картина, прямо скажем, не имела.
Наверное, «Рождение звука» можно расценивать как новую отчаянную попытку заинтересовать киношников, сделав их центральными персонажами и обратившись к ним напрямую, в лоб с чем-то вроде обличительной речи с эпиграфом: «Думаешь, это кино?» (Keep Telling Yourself It’s Only a Movie), намекающим на бутафорскую, фальшивую природу кинематографа.
В «Рождении звука» переплетаются судьбы трех довольно экстравагантных и по-своему артистичных личностей. Это голливудская звукооформительница-маньячка, специализирующаяся на записях леденящих предсмертных криков, охотник на воротил детского порно, не теряющий надежды отыскать следы дочки, пропавшей 17 лет назад, и актриса за сорок, переигравшая множество жертв маньяка «в целом поколении ужастиков», а теперь пытающаяся подбросить дровишек в костерок своей популярности, инсценировав собственное похищение.
Пожалуй, самые интересные моменты романа — те, в которых раскрываются секреты профессии «шумовика»:
Автор цитаты
«Люди вот думают, что это хрустит кость, когда ее ломают. На самом деле достали пучок сельдерея из морозилки, завернули в кусок замши и хрясь его напополам. Откуда им знать, с каким звуком черепушка встречается с тротуаром после прыжка с небоскреба? А это лишь соленые крекеры: налепили в два слоя на арбуз и хрясь его бейсбольной битой»
По мнению звукооформительницы Митци, именно в ее сфере наблюдается особый упадок:
Автор цитаты
«Зрелищно фильмы становились лучше год от года. Компьютерная графика, цифровая анимация. Но когда дело доходило до звука, начинался полный отстой: в кадре со скачущим рысаком стучит пара кокосовых орехов. Бредет актер по снегу, а у микрофона орудуют пестиком в пакете с кукурузной мукой»
Способ исправить ситуацию и придать звуковым эффектам максимальную реалистичность героиня находит самый радикальный, создавая коллекцию человеческих стонов, воплей, шепотов и криков, которые идут у кинематографистов нарасхват. Изуверский юмор Паланика проявляется уже в названиях пленок с записями: «Веселый цыган, длинноволосый блондин, двадцать семь, замучен до смерти, промышленный фен», «Ребенок снимает шкуру с маньяка-убийцы заживо», «Хулиган из Риверсайда, мгновенная травматическая орхиэктомия». Это образчики современного творчества героини, а есть еще шедевры из старинной фонотеки, которая досталась Митци по наследству от отца вместе с ремеслом: «Ирландский иммигрант, недавно прибыл, раздавлена грудь, базальтовый жернов», «Задушенная скво, ирокез, медленно, среднее расстояние, кожаный шнур», «Наездница, раздавлена несущимся бизоном», «Серфингист, освежеван живьем летучими мышами-вампирами».
У звукооформительницы не только увлекательная профессиональная жизнь, но и довольно насыщенная личная: по садомазохистской эротической сцене, которая заканчивается сломанным носом девушки, видно, что Паланик верен себе в пристрастии к натуралистичным членовредительским штукам. В «Рождении звука» он смачно описывает телесные повреждения различной тяжести, начиная от загноившегося пальца, который охотнику на педофилов прокусила девочка, ошибочно принятая за жертву, и заканчивая своеобразным «кесаревым сечением» с извлечением младенца из мертвого тела.
Эта кровавая баня обставлена сюжетными спецэффектами, подчеркивающими иллюзорность происходящего. То и дело в повествовании попадаются хитроумные обманки, подставы, подмены, двойники, оптические иллюзии и таинственные заговоры с непонятными целями. Однако всё это не столько увлекает читателя-зрителя, подталкивая к поискам разгадки, сколько утомляет атмосферой бредовой непредсказуемости, складываясь в какой-то идиотский слэшер: «Робб вдруг стал персонажем драмы, да и вообще мир превратился в кинофильм, сюжет которого развивался к неведомой кульминации».
Впрочем, за непредсказуемость многие и ценят Паланика, который в одной из кульминационных сцен злорадно обрушивает здание лос-анджелесского театра «Долби» прямо во время оскаровской церемонии. Такова убойная сила одного из криков боли, ужаса и страдания, записанных героиней для очередного фильма, выдвинутого на награду киноакадемии, которую писатель, чувствуется, с удовольствием закатал бы в асфальт:
Автор цитаты
«А потом черные воды сомкнулись над останками здания, и там, где только что был кинотеатр, осталось большое квадратное озеро. Темное и зловещее, как битумные ямы Ла-Брея. И ничто не нарушало безмолвие этой глади, кроме плавающего то тут, то там попкорна»
Этот великолепный пейзаж после битвы настоящей человеческой боли с голливудской фальшью немного оправдывает необходимость на протяжении двухсот с лишним страниц высматривать хоть какую-то, пусть даже вывернутую наизнанку логику в поведении бедолаг с основательно расшатанной психикой и пытаться проникнуться сочувствием к их многочисленным душевным и физическим травмам.