Законодательное собрание Краснодарского края направило в Госдуму законопроект, которым предлагается предоставить органам опеки и попечительства доступ к врачебной тайне. По замыслу авторов, это поможет вести профилактику в семьях до инцидентов с детьми из-за алкогольной зависимости или психического заболевания родителей. Однако эксперты с большой осторожностью отнеслись к законопроекту. Как помочь органам опеки вести профилактику, разбирались «Известия».
В чем суть законопроекта о доступе к врачебной тайне
Авторы законопроекта считают, что положения ст. 13 закона «Об основах охраны здоровья граждан в Российской Федерации», касающиеся врачебной тайны, вступают в противоречие с законами «Об основах системы профилактики безнадзорности и правонарушений несовершеннолетних» и «Об опеке и попечительстве», не позволяя органам опеки получать важные сведения о детях и их родителях.
«Положения статьи 13 не позволяют предоставлять органам и учреждениям системы профилактики сведения о несовершеннолетних и родителях, употребляющих наркотические средства или психотропные вещества без назначения врача, а также страдающих психическими расстройствами», — говорится в тексте законопроекта.
Иными словами, депутаты Краснодарского заксобрания указывают на то, что нередко дети воспитываются в семьях с родителями-алкоголиками или психически больными, но опека об этом не знает и какие-то меры предпринять в связи с этим не может.
«В отдельных муниципальных образованиях за прошедшие два года имели место быть случаи убийства матерями, страдающими психическими заболеваниями, своих малолетних детей, — приводится пример в пояснительной записке. — При этом в органы опеки и попечительства информация о таких матерях (их заболеваниях) не поступала, в связи с чем меры по защите прав и законных интересов детей приняты не были».
Подчеркивается, что работа с родителями или их детьми, которые также оказались наркозависимыми, «проводится по факту совершения правонарушений», хотя «индивидуальную профилактическую работу целесообразно проводить незамедлительно с момента установления факта употребления подростками наркотических средств, психотропных веществ или алкогольной продукции».
Еще одна проблема, которую призван решить этот законопроект, — это получение органами опеки и попечительства из медорганизаций сведений о родителях, которые не могут осуществлять свои родительские обязанности в результате несчастного случая.
«В последние годы участились случаи ДТП с участием семей с детьми, не проживающих на территории регионов, где произошло происшествие, — говорится в пояснительной записке. — Получая тяжелые травмы, родители помещаются в лечебные организации и не могут выразить согласие или несогласие по вопросу применения мер защиты их детей».
Подчеркивается, что самой полной и объективной информацией о несовершеннолетних и их родителях обладают медицинские организации, но сведения, которые помогли бы органам опеки, составляют врачебную тайну.
Стоит ли раскрывать врачебные тайны
К предложению о раскрытии врачебной тайны эксперты отнеслись скорее негативно.
— Считаю, что предлагаемые изменения избыточны, — сказал «Известиям» национальный представитель Европейской ассоциации медицинского права в России, адвокат Алексей Горяинов. — Если органы опеки и попечительства полагают, что для защиты прав и законных интересов несовершеннолетнего требуется получить сведения, составляющие врачебную тайну, они могут это сделать через судебные органы.
Он указывает, что в законопроекте никак не освещается вопрос оснований получения беспрепятственного доступа к сведениям, которые составляют врачебную тайну, что создает риск принятия необоснованного решения о лишении или ограничении родительских прав.
Руководитель Общественного центра правовых экспертиз и законопроектной деятельности, председатель Ассоциации родительских комитетов и сообществ Ольга Леткова также замечает, что медицинские организации и так обязаны сообщать органам опеки информацию о детях, которые находятся в опасном положении.
— Но в этом законопроекте речь идет шире, — сказала она «Известиям». — По нему, получается, органы опеки могли бы запрашивать информацию о состоянии здоровья вообще по любому гражданину — независимо ни от чего. Это очень широкие полномочия. Сейчас это возможно, когда для ребенка есть какая-то опасность или его некому воспитывать — он остался один. Но открытие медицинской тайны во всех случаях просто опасно.
Леткова замечает, что это может привести к тому, что люди просто будут бояться обращаться за помощью к психиатрам или в наркологические клиники.
С ней согласна и директор Благотворительно фонда «Волонтеры в помощь детям-сиротам» Елена Альшанская.
— Нужно понимать, что органы опеки не контролируют все семьи просто по определению, они включаются, только если есть сигнал, — сказала она «Известиям». — То есть это не система контроля за всеми — она включается только при наличии сигнала о неблагополучии. Например, представители органов опеки приходят в квартиру по сигналу, но не видят родителя в состоянии алкогольного опьянения. Тогда они вправе запросить у него справку из диспансера — и если родитель ее не приносит, то это уже, как правило, означает наличие каких-то проблем.
Требование раскрывать врачебную тайну Альшанская считает опасной: это просто снизит заинтересованность людей в обращении за помощью при наркотической, алкогольной зависимости или при психических заболеваниях.
— Люди и так эту помощь недополучают, и если мы хотим, чтобы они от зависимостей избавлялись, то ситуацию лечения не нужно связывать с контролем со стороны других сфер, — говорит она. — Тогда они просто не будут лечиться.
Альшанская замечает, что люди, которые имеют деньги на подобное лечение, обращаются, как правило, в частные клиники, чтобы не афишировать свои проблемы. Если обязать даже частные клиники раскрывать информацию, это спровоцирует появление нелегальных врачебных кабинетов. Если выносить такое требование только государственным клиникам, то раскрывать информацию будут только о тех, у кого не хватило денег на частную клинику.
Юрист правовой группы региональной благотворительной общественной организации «Центр лечебной педагогики» Павел Кантор соглашается, что принятие проекта может повлечь подобные негативные последствия.
— Люди будут бояться лишний раз обратиться к врачу — из опасения, что у них могут отобрать детей, а информация об их проблемах станет известна неопределенному кругу лиц. Ведь по букве проекта такая информация станет доступна и органам образования, и органам занятости, и прочим, — сказал он «Известиям».
Он замечает, что важна здесь и моральная сторона вопроса, так как исторически врач — это фигура, чуждая моральных оценок пациентов, их осуждения и вмешательства в личную жизнь.
— Фигура врача всегда мыслилась как фигура, противопоставленная фигуре судьи или полицейского, — говорит Кантор. — По замыслу же авторов законопроекта, врачам следует выяснять, с кем именно проживают их пациенты и заслуживает ли их поведение осуждения и привлечения административных органов. Это не свойственные медицинской профессии функции.
Минздрав и Минпросвещения не ответили на запрос «Известий» об отношении к этому законопроекту.
Зачем органам опеки доступ к врачебной тайне
Павел Кантор замечает, что если в семье происходит злоупотребление алкоголем или наркотиками либо у родителей есть психическое расстройство с опасными проявлениями, то такая семья и так обычно попадает в поле зрение органов системы профилактики.
— Мне трудно представить себе такую семью, внутри которой есть проблемы с алкоголем, наркотиками и психическими здоровьем, при этом никто — ни школа, ни соседи, ни социальные службы, ни полиция — этого не видят, а знают об этом только врачи, — говорит он. — Не думаю, что врачи помогут привлечь внимание к тем семьям, о которых соответствующие службы ничего не знают.
Альшанская замечает, что органы опеки могут запрашивать любую информацию у самого человека при появлении того или иного сигнала, делая это без нарушения закона о врачебной тайне.
— Но, с другой стороны, за этими полномочиями часто не стоят ресурсы, — говорит она. — Как это на самом деле делать, кто всем этим будет заниматься, когда они и так перегружены?
Председатель правления Национального фонда защиты детей от жестокого обращения Александр Спивак полагает, что информации у органов опеки для своевременного выявления рисков на самом деле недостаточно.
— Поэтому какое-то решение точно необходимо, — сказал он «Известиям». — Я не знаю, требуется ли для этого раскрывать врачебную тайну или нужно как-то скорректировать объем информации, которая входит во врачебную тайну, но проблема такая абсолютно точно стоит.
Он отметил, что практикующие специалисты указывают на то, что к врачебной тайне относятся в том числе факт обращения или необращения за медицинской помощью и само посещение медицинской организации. Поэтому, говорит Спивак, часто органы опеки могут подозревать, что какие-либо действия родителей связаны с заболеванием или зависимостью, но полное понимание не складывается из-за того, что «медицинский компонент оказывается за занавеской» как врачебная тайна.
— И действительно, профилактика достаточно часто проводится уже по факту происшествия, — говорит он. — Только вот система профилактики требует не выявления фактов уже совершившихся событий, а выявления рисков. Профилактика — это не когда мы обнаружили, что с ребенком что-то случилось из-за приступа шизофрении у родителей, а когда мы фиксируем риск и понимаем, каким образом этот риск преодолевать.
Как выявлять риски для детей
Павел Кантор, однако, полагает, что проблему недостатка информации для профилактики не решить этим законопроектом.
— Например, психиатры сообщают: по такому-то адресу живет женщина с детьми, у нее серьезное психическое расстройство, — рассуждает он. — Органы опеки придут, проверят — всё в порядке. И они ничего не могут сделать, да ничего и не должны делать в такой ситуации. Но если эта мать бьет детей, скандалит, бегает по улице с топором и так далее, то органы опеки узнают об этом и так, от полиции, от соседей, смогут прийти к матери и потребовать от нее разъяснений, в том числе представить справку от психиатров, наркологов о пройденном лечении.
Он замечает, что подобных инцидентов можно было избежать не путем доносов на таких матерей, а, например, оказанием помощи на стадии приема у психиатров.
— Они могли бы предложить этим матерям помощь, объяснили бы им, что они могут обратиться в социальные службы и получить там поддержку, возможность обеспечить какой-то присмотр и уход за детьми, — говорит Кантор. — Но пока происходит часто совсем не так. Я сталкивался с такими случаями, когда такая мама приходит к врачу-психиатру, тот ей говорит, что нужно бы лечь в психбольницу, а она отвечает: «Как я лягу, если у меня ребенок маленький на руках, куда я его дену?» Психиатр пожимает плечами, заболевание прогрессирует и доходит до беды.
По его словам, в этой ситуации донос на такую мать не помог бы, а помогла бы социальная помощь — например, когда врач направляет ее в социальную службу.
— Понятно, что у нас есть действительно серьезная проблема с тем, что самое большое количество детей в наших детских домах находятся, потому что их родители пьют, — говорит Альшанская. — Но тут надо понимать, что решением будет не какой-то тотальный контроль, чтобы еще больше детей попадали в детские дома, а ситуация адекватной реабилитации и ресоциализации. Человек, который находится в состоянии зависимости, должен получать своевременное адекватное лечение: не 10 дней в наркологической клинике с очищением организма и кодированием, а именно медикаментозное, психотерапевтическое, поддерживающее лечение, которое позволит ему находиться в ремиссии максимально долго.
По ее словам, для этого нужно развивать не новые формы контроля, а институты помощи, в том числе чтобы кто-то оказывал сопровождение в этой ситуации, помогал ее изменить.
— Нужны помогающие руки, — говорит Альшанская. — В этом самая большая проблема.
Ольга Леткова отмечает, что постановка вопроса со стороны краснодарских депутатов, может, и правильная, но такое решение может оказаться скорее репрессивным и приведет к необоснованным вмешательствам в дела семьи.
— Просто нужно реформировать в целом всю систему органов опеки и попечительства, о чем давно говорят на разных уровнях, — говорит она. — Пока опека и так, на мой взгляд, имеет много лишних полномочий по вмешательству в семью, но не имеет необходимых рычагов, для того чтобы семье помочь. Вот здесь было бы хорошо законодательство корректировать.