Болезненный титан модернизма, человек, который вместе с Джойсом перевернул само наше понимание явления, именуемого литературой, автор одного из самых «густонаселенных» (более 2500 персонажей) циклов романов в истории был не сразу понят при жизни. Не столь уж многие и сегодня могут похвастать, что сумели одолеть все семь томов «В поисках утраченного времени». 10 июля, в день 150-летия Марселя Пруста, «Известия» вспоминают о его месте в мировой литературе — и в читательской «табели о рангах».
Кем был Марсель Пруст
Среди великих французских писателей Марсель Пруст, пожалуй, самый большой оригинал и самое парадоксальное явление. Его opus magnum — состоящая из семи книг эпопея «В поисках утраченного времени», писавшаяся в течение 14 лет, — вроде бы обнажает все самые интимные душевные движения автора, декларировавшего выход к читателю абсолютно без забрала: «Есть лишь один способ писать для всех — писать ни о ком не думая, писать во имя того, что есть в тебе самого важного и сокровенного». Тем не менее личность Пруста, даже по прочтении всех семи томов, остается скрытой довольно густой вуалью.
Писатель, казалось бы, вывернувший себя наизнанку, так и остается неуловимым, ускользает от определений. Недаром в своем сборнике критических эссе «Против Сент-Бёва» Пруст настаивал на «антибиографическом» подходе к литературе, утверждая, что художественные творения создаются особым «я» писателя, имеющим мало общего с тем «я», которое знакомо его родным и близким в повседневной жизни.
Мало кто из современных читателей возьмет на себя смелость осилить целиком такой «суперлонгрид», как «В поисках утраченного времени», возвышающийся, подобно египетской пирамиде, посреди европейской литературы. Однако прелесть прустовской эпопеи в том, что любой ее том можно открыть на любом месте и, прочитав пару страниц, ощутить согревающий душу эффект, как от чая с домашним печеньем.
Почему его стоит читать
«В поисках утраченного времени» по сути своей — семитомная светская хроника, материал для которой Пруст собирал по парижским салонам всю первую половину жизни, чтобы посвятить вторую подробному описанию нравов. На него накладывается изощренная кружевная вязь сиюминутных переживаний автора, многие из которых найдут отклик в душе нынешнего читателя. Как бы ни изменилась жизнь со времен Пруста, он по-прежнему помогает осознать главное и неотъемлемое богатство человека во все времена — возможность исследовать свой собственный внутренний мир, которая служит нам главной защитой и утешением вопреки любым внешним обстоятельствам.
Литературоведы не без оснований связывают повышенную утонченность прустовской интроспекции с его болезнями — как невротической зависимостью от других людей (Пруст, судя по всему, просто душил друзей своей потребностью в любви и участии), так и астмой, из-за которой писатель был вынужден изолироваться от внешнего мира. Но до того, как стать затворником, Пруст успел накопить немалый опыт в общении с людьми и понимании их душевных движений, поэтому у него на каждой странице можно встретить довольно меткое наблюдение о человеческой природе.
Однако в прустовском тексте все внешние события, поступки и диалоги персонажей видятся словно сквозь некую пелену: повседневное содержание жизни — кто-то куда-то пошел, кого-то встретил и о чем-то поговорил, в кого-то влюбился или, наоборот, в ком-то разочаровался — расплывается на втором плане, в то время как на первый выходят субъективные ощущения рассказчика, связанные с какой-то ерундой вроде запаха и вкуса печенья, которое он макает в чай.
Почему все вспоминают про печенье
Знаменитое печенье «мадлен», которому посвящен выразительнейший фрагмент в начале первой части первого тома эпопеи, «По направлению к Свану», — своего рода «торговая марка» Марселя Пруста. Без этого печенья не обходится ни одна литературная энциклопедия, да и философам с психологами, размышляющим о механизмах памяти на примере «эффекта Пруста», незамысловатая выпечка по сей день служит отличным подспорьем:
Автор цитаты
«Мама велела подать мне одно из тех кругленьких и пузатеньких пирожных, называемых «мадлен», формочками для которых как будто служат желобчатые раковины моллюсков из вида морских гребешков. И тотчас же, удрученный унылым днем и перспективой печального завтра, я машинально поднес к своим губам ложечку чаю, в котором намочил кусочек мадлены. Но в то самое мгновение, когда глоток чаю с крошками пирожного коснулся моего неба, я вздрогнул, пораженный необыкновенностью происходящего во мне. Сладостное ощущение широкой волной разлилось по мне, казалось, без всякой причины. Оно тотчас же наполнило меня равнодушием к превратностям жизни, сделало безобидными ее невзгоды, призрачной ее скоротечность, вроде того, как это делает любовь, наполняя меня некоей драгоценной сущностью: или, вернее, сущность эта была не во мне, она была мною. Я перестал чувствовать себя посредственным, случайным, смертным»
Это только первые несколько строк, за которыми следует подробнейший анализ психологических нюансов, позволяющих человеческой памяти непроизвольно воскрешать прошлое с натуральным эффектом перемещения во времени.
В чем смысл романов Пруста
После того как на первых страницах эпопеи Пруст вступает в интимные отношения с выпечкой, в дальнейшем на протяжении всего повествования персонажи то и дело влюбляются в неодушевленные предметы, а также в явления природы и детали ландшафта. В одном из ранних рассказов, в которых молодой Пруст разминается перед марафонским забегом, которым стали для него «Поиски», лирический герой ходит на свидания к озеру, как к возлюбленной:
Автор цитаты
«...когда я во второй раз ужинал в шале на Острове, где мне было так грустно, озеро, которое никогда меня особенно не волновало, показалось мне столь прекрасным, что на следующий день я не мог отказать себе в удовольствии его увидеть. Я был влюблен в него целых две недели»
В другом рассказе Пруст пытается отрефлексировать собственную гиперчувствительность, используя классическую сказочную конструкцию: к колыбели младенца феи «приносят презенты, которые в будущем составят сладость нашей жизни». При этом лирическому герою Пруста достается неоднозначный подарок от странноватой феи:
Автор цитаты
«Я фея непонятых изяществ. Все люди будут причинять тебе зло, ранить тебя — те, кого ты не будешь любить, но еще больше, кого ты полюбишь. Я покажу тебе красоту твоей печали, твоей отвергнутой любви, твоих открытых ран, она исполнена такой нежности, что ты не сможешь отвести от нее взгляда, промокшего от слез, но очарованного. Жестокость, глупость, безразличие мужчин и женщин обернется для тебя увеселением, ибо красота эта глубока и разнообразна»
Красота — вот один из ключевых хештегов к творчеству Марселя Пруста, который критически относился к собственной способности придумывать сюжеты. Его главный сюжет — внутренний, а основная задача — описывать свои личные впечатления, передавая словами упоительные ощущения от запахов, цветов, геометрических форм и тем самым выпуская на волю красоту, запертую в оболочке самых банальных вещей, ежесекундно мозолящих глаза каждому человеку.