Спустя месяц после аварии на Чернобыльской АЭС мощность дозы гамма-излучения над реактором оставалась огромной — 50 Р/ч (около одного рентгена в минуту). Об этом в интервью «Известиям» рассказал завлабораторией радиометрических и спектрометрических исследований человека и окружающей среды ФГБУ ГНЦ Федерального медицинского биофизического центра имени Бурназяна ФМБА Владимир Яценко, который в течение 16 дней в июне 1986-го во главе одной из бригад экстренного реагирования проводил измерения под и над реактором, обеспечивая безопасность ликвидаторов. Под реактором, где работали шахтеры, было меньше 1 Р/ч, но температура воздуха составляла 70–80 ℃. При этом совсем голыми люди не работали: эта сцена в известном мини-сериале «Чернобыль» — чистый вымысел, утверждает физик. Также рассказал, какие грибы накапливали больше радионуклидов и появлялись ли из-за радиации животные-мутанты.
Первые замеры
— С момента аварии на Чернобыльской АЭС прошло 35 лет. Кем вы тогда работали и когда узнали о трагедии?
— В апреле 1986 года я работал в лаборатории Института биофизики, занимающейся радиационной безопасностью при ядерных испытаниях в мирных целях, проводимых для развития промышленности. На случай радиационных аварий у нас дежурили бригады, оснащенные необходимым оборудованием, в том числе дозиметрическими приборами. Они были готовы в любой момент выехать на место. В день аварии, 26 апреля, мы еще точно не понимали, что произошло. На следующий день, в воскресенье, в Чернобыль отправилась первая дежурившая бригада, которую возглавил Валерий Хрущ, ведущий научный сотрудник Института биофизики. По его воспоминаниям, первое, что бросилось в глаза в Припяти, — это дети, играющие в песочнице. У жителей города не было информации, они не знали уровня излучения. Наши сотрудники провели первые замеры и обнаружили высокую радиационную активность. После этого началась эвакуация населения.
— Когда вы первый раз отправились в район катастрофы?
— Первая моя командировка была 16 дней, с 4 по 20 июня. Бригада, которую я возглавлял, сменила другую от Института биофизики. Мы привезли с собой 10 тыс. индивидуальных дозиметров ИКС. До этого один прибор выдавали на несколько человек из-за их ограниченного количества. Кроме того, доставили персональный отечественный компьютер — ДВК 2М, куда затем вводили все данные дозиметрии, снимаемые с индивидуальных дозиметров персонала и ликвидаторов, которые находились в районе аварии. С нашим приездом в Чернобыле была введена индивидуальная дозиметрия, что заложило основу дозиметрического регистра.
— Чем отличались привезенные вами дозиметры от тех, которыми уже проводились замеры?
— Они были более точными. Эти приборы разработали в Институте биосферы для контроля доз персонала Минатома еще до аварии. Одним из создателей была Тамара Гималова, она затем и руководила измерениями на месте катастрофы. До нас здесь использовали приборы двух видов: с показателями до 2 рентген в час (Р/ч), которые часто зашкаливали, если человек получал дозу больше, и мощные дозиметры у военных ИД-11, показывающие свыше 10 Р/ч , а такие дозы редко кто из ликвидаторов и персонала получал. Таким образом, до приезда нашей бригады дозиметрия в Чернобыле имела большие неопределенности — мы ее наладили. Однако пришлось столкнуться с проблемой: не все хотели брать дозиметры. Выделили из нашей команды сотрудника, который ходил по всем организациям, объяснял важность замеров индивидуально полученной дозы излучения, рассказывал, где можно взять приборы и куда сдавать.
На блоке и под блоком
— Где вы жили в июне 1986 года? Как добирались до атомной станции?
— Мы жили в пионерском лагере недалеко от Чернобыля. Каждый день ездили на станцию на выделенной машине. Обеспечивали контроль радиационной безопасности людей, работающих на всей территории, включая административный блочный корпус, и под четвертым блоком. В тот момент под реактором выкапывали землю, чтобы установить бетонную основу для защиты от проседания разрушенного реактора на большую глубину в грунт.
— На каких участках дозиметры показывали наибольшие значения?
— Первое измерение я провел над четвертым реактором из вертолета, на высоте 200 м от земли. Ученые собирались опустить в реактор металлическую стрелу весом 1,2 т, оснащенную различными датчиками. С помощью дозиметрического прибора ДП-5-А я замерил мощность дозы гамма-излучения над реактором — она составляла 50 Р/ч , или около одного рентгена в минуту. По моим расчетам, вертолетная команда должна была провести эту операцию за две минуты, получив безопасную дозу облучения 2 бэра. Отмечу, что в то время на предприятиях допустимая доза радиационного облучения была 5 бэр. Кстати, сейчас нормы снижены до 20 миллизиверт, то есть до 2 бэр. Вообще человеческий организм по существующим тогда нормативам без особой опасности для здоровья мог получить дозу 50 бэр, при условии, что в последующие пять лет не будет облучаться. Но тем не менее Леонид Ильин, руководивший Институтом биофизики и активно участвующий в ликвидации последствий аварии, настоял, чтобы для солдат-ликвидаторов максимальную дозу снизили до 25 бэр. У меня за время работы на полигонах ядерных испытаний набиралась доза и в 85 бэр. Из них Чернобыль — 3 бэра.
— Команде хватило двух минут, чтобы справиться с задачей?
— Несмотря на то что я рассказал ребятам о безопасности дозы, которую они получат, находясь над реактором, они всё равно были напуганы. Стрелу бросили точно в цель, а вот кабели от нее упали не там, где было запланировано. В этот момент по третьему блоку шел паренек. Он увидел кабели, зацепил их крюком из проволоки и начал тащить. Ему помогла проходившая мимо команда во главе с академиком Евгением Велиховым. Вместе они перетащили кабели из «грязной» зоны, где мощность дозы гамма-излучения была 900 Р/ч, в относительно «чистую», где было 1–5 Р/ч.
— А под реактором вы проводили измерения?
— Да, я считал, что все контрольные измерения должен сделать сам, поэтому специально залез под реактор, где шахтеры копали тоннель. Они были полураздеты — кто в брюках, а кто в одних трусах. Кстати, в известном американо-английском сериале «Чернобыль» шахтеры работают голыми, но это вранье и просто глупость. Видимо, подобными кадрами хотели как-то зацепить зрителя. Но до трусов они действительно были раздеты из-за жары, температура там была 70–80 ℃ примерно, как в сауне. А вот мощность дозы там оказалась не очень высокой, меньше одного рентгена в час. Шахтеры работали по 15 минут в день, потом приходила другая смена.
— С какими трудностями вы сталкивались? Какие проблемы приходилось решать на месте?
— Когда приехали в Чернобыль, у нас не было оборудования для измерений бета-загрязнений. Обратились к зампредседателя Совета министров Юрию Маслюкову, руководившему всей ликвидацией. На следующий день у нас уже были американские анализаторы и спектрометры. На мой взгляд, операция по ликвидации аварии была организована отлично, что опять же несколько противоречит известному сериалу.
Опасное молоко
— Что показывали ваши приборы в «рыжем лесу»?
— Приборы в лесу не зашкаливали. По моим замерам, там был радиационный фон порядка 15 Р/ч. Вообще, я и мой коллега Михаил Гринеа были обвешаны с ног до головы дозиметрами, чтобы понять, как распределяются дозы по телу ликвидаторов. В результате за 16 дней командировки по всем дозиметрам на мне и моем коллеге было только 3 бэра, то есть примерно 3 рентгена. Чернобыль по дозам радиации был не таким страшным, как о нем говорят.
— Какие вещества попали в атмосферу, когда случился взрыв? Какие радионуклиды осели в ближней зоне, а какие распространились на многие десятки километров?
— В результате мощного парового взрыва в атмосферу были выброшены легколетучие радиоактивные продукты: йод-131, цезий-137, стронций-90, инертные радиоактивные газы и продукты деления. В 30-километровой зоне Чернобыля в основном осели такие продукты деления, как цирконий-95, ниобий-95, молибден-99 и другие не летучие. А легколетучие йод-131, цезий-137 и стронций-90 распространились по воздуху на несколько десятков километров и из-за большой высоты из выброса дошли до Белоруссии, выпадая непрерывно на землю вместе с осадками. Например, в одном белорусском населенном пункте был магазинчик, одну половину которого ливень затронул, другую нет. В той части, которую затронул дождь, радиоактивность была в тысячу раз больше. Радиоактивные вещества оседали в почве, на деревьях, крышах домов, асфальте, на всех поверхностях.
Отмечу, что все летучие аэрозоли не садятся резко на землю, они, как мячик, опускаются–поднимаются, опускаются- поднимаются. На траве они оказались как сверху, так и снизу листовой поверхности. В результате собиралось большое количество радиоактивных веществ. Коровы съедали траву, и йод, цезий, стронций попадали в молоко. Одни люди испугались и вообще перестали его пить, а другие, наоборот, употребляли в неограниченных количествах. Мы ходили по домам, объясняли, что допустимая доза — один литр в день. Полностью запретить пить молоко мы не могли, люди за счет него жили. Им выдавали одну банку тушенки в месяц на человека, но этого, конечно, было мало. Ну еще картошкой питались, в нее цезия мало попадало.
— Как употребление продуктов, содержащих радионуклиды, могло сказаться на здоровье людей?
— Последствие могло быть одно — лучевая болезнь. Однако, чтобы накопить дозу для ее развития, нужно съесть огромное количество загрязненных продуктов.
— Как проводилась дезактивация, какими средствами? Насколько эта операция была эффективной?
— Задача дезактивации заключалась в том, чтобы убрать радиоактивные вещества с поверхностей. С черепичной крыши кровлю полностью снимали и клали новую. Этим занимались солдаты. Проводили также дезактивацию проезжей части. Мы настаивали на замене асфальта на дорогах и тротуарах, ведь по ним ходят люди, а дозы, которые они получали, формировались в том числе и излучением от загрязненного асфальта.
Грибы с цезием
— В какие годы вы еще приезжали в Чернобыль? Какие результаты измерений получали?
— В 1987-м и в 1988-м. С каждым годом уровень радиации уменьшался. Примечательно, что через год, в 1987-м, радиационный фон опустился до 50–60 микрорентген в час в пределах 30-километровой зоны от реактора, а за пределами этого радиуса, куда переселили людей, наоборот, оставался таким, как и был вначале, — 150–200 микрорентген в час. Дело в том, что повышенный радиационный фон в основном определял летучий цезий-137, а он распространился за 30-километровые пределы. В ближнюю зону попали прежде всего радионуклиды с периодом распада меньше года. Через год часть веществ распалась, и здесь стало немного чище. На границе между Белоруссией и Брянской областью отбирали грибы, выясняли, какие виды и сколько набирают радионуклидов. Оказалось, что пластинчатые набирают в десять раз больше трубчатых. Правда, до конца так и не выяснили, с чем это связано: со свойством гриба или с локализацией выпадения радиоактивных веществ.
— Какие мифы о Чернобыле вас удивили больше всего?
— Миф про телят с тремя ногами или двумя головами. Генетические дефекты у животных могут быть, но не из-за Чернобыля. Телята с отклонениями рождались и раньше, но они умирали и их просто выбрасывали, а после катастрофы стали больше обращать внимание, и объяснили люди это влиянием радиации. Генетические нарушения от радиационного излучения маловероятны.
— Период полураспада цезия-137 — 30 лет, прошло уже 35 лет. Природа избавилась от этого вещества?
— За 30 лет его стало в два раза меньше. Кроме того, с водой он уходит глубже в землю. Это вещество в чернобыльской зоне еще содержится в дичи, рыбе, грибах.
— Насколько безопасны поездки в Припять сегодня?
— Безопасны. Туристы туда с интересом ездят. Да там и постоянно живут люди — следят за неработающей станцией.
— Какие выводы были сделаны после катастрофы?
— Через некоторое время после Чернобыля на базе моей лаборатории был создан специализированный центр экстренной медицинской помощи «Защита». Мы организовали еще пять подобных центров по стране. Установили контакты с организациями, которые оказывали медицинскую помощь при аварийных ситуациях, например с Институтом скорой помощи имени Склифосовского. С 1998 года я работаю заведующим лабораторией радиометрических и спектрометрических исследований человека и окружающей среды. В 2008 году нам выделили средства на реконструкцию и приобретение аппаратуры. Сейчас в лаборатории определяем содержание радионуклидов в теле человека и по нему пересчитываем дозы внутреннего облучения. Это необходимо для того, чтобы понимать, как лечить пострадавших в радиационных инцидентах и авариях. К нам на измерения приезжали журналисты и спасатели, побывавшие в районе аварии на АЭС «Фукусима» в Японии, которая случилась в 2011 году. У них были незначительные содержания йода-131, цезия-134 и цезия-137.