Через полтора года появится единая база столичных захоронений и свободных участков, войти в которую можно будет с портала mos.ru, на новых некрополях — Ястребковском и «Белых березках» — введут стандарты и запрет на установку металлических оградок, к концу года на Митинском кладбище появится хранилище урн с невостребованным прахом, а в цифровой формат переведены 7 млн записей обо всех захороненных на московских кладбищах. Об этом в интервью «Известиям» рассказал директор ГБУ «Ритуал» Артем Екимов. По его словам, за год пандемии ритуальная отрасль столицы прошла проверку на прочность, а в последние два месяца констатирует снижение нагрузки: смертей в Москве стало меньше.
«Готовы к любой чрезвычайной ситуации»
– Насколько увеличилось количество захоронений за год пандемии? И заметили ли вы за последние два месяца снижение количества смертей?
– В ГБУ «Ритуал» входят 136 кладбищ и три крематория. Мы захораниваем в той или иной форме на 18–20% меньше людей, чем умирает в городе. Остальные транспортируются в другие регионы страны. 2020 год скорректировал количество захороненных на кладбищах и погребенных в крематориях городах на 16% в сторону увеличения. В допандемийный год мы захоронили 107 тыс. тел, в 2020 году — 124 тыс. Вы правы: в последние два месяца вслед за показателями заболеваемости и смертности уменьшается и количество захораниваемых.
– Пришлось ли ГБУ «Ритуал» расширять штат сотрудников во время пандемии?
– Система вообще организована так, что имеет запас прочности. В первую очередь это касается кремационного хозяйства, потому что на него пришлась основная нагрузка. Первичная ориентировка Роспотребнадзора была на кремацию как преимущественный способ погребения.
– Но это была рекомендация, а не обязательное условие?
– Да, рекомендация, но вполне определенная и настоятельная из-за неизученности этого вируса, его мобильности. Потому доля кремаций в общем количестве погребений выросла на пике пандемии до 72% против 28%, приходящихся на захоронение в землю. В 2019 году эти пропорции были в пределах 57% на 43% в пользу кремации.
Переход на кремацию как на преимущественную форму погребения типичен для всех мегаполисов. Мы остаемся одной из немногих мировых столиц, которые поддерживают возможность выбора формы погребения благодаря созданию новых кладбищ. Сейчас пропорция кремация к захоронению практически вернулась на допандемийный уровень.
– В ряде городов (и в России, и за ее пределами) были случаи, когда в моргах скапливалось большое количество тел, а родственники не могли похоронить умершего по несколько недель: похоронные службы не справлялись. Как эта проблема решалась в Москве?
– У нас не было ни производственных, ни текущих клиентских очередей. Ремонтно-строительная служба ГБУ «Ритуал» работала в круглосуточном режиме, поддерживая работоспособность печей. Были перераспределены кадры в контактной зоне. За последние пять лет крематории перешли на полную автономизацию процессов — производственных, ремонтных, поддерживающих кремационное оборудование в рабочем состоянии.
– Крематории круглые сутки работают?
– Да. Кремация в широком смысле — объемное понятие, и это для родственников она заканчивается церемонией прощания в зале кремационного комплекса, но далее тело поступает непосредственно в кремационный цех…
– И ждет своей очереди?
– Это не очередь в обывательском понимании. Прощание занимает 30–40 минут, а собственно предание огню — до 80 минут, затем кремуляция праха и его последующее помещение в урну. Это большой кремационный цикл.
Еще в самом начале пандемии, в марте, за короткий срок на Николо-Архангельском кладбище возвели останкохранилище для тел уже в гробах. Там постоянно поддерживается отрицательная температура, это по сути большой холодильник как раз для того, чтобы избежать известных европейских пандемийных проблем, чтобы по крайней мере ледовые дворцы не были предпоследним пристанищем. Это останкохранилище и сейчас существует, холодильное оборудование работает. И мы готовы к чрезвычайной ситуации.
«По восемь агентов на одну смерть»
– Ритуальные услуги — одна из самых непрозрачных отраслей. Сколько в Москве, по вашим данным, помимо ГБУ «Ритуал» официально действующих похоронных контор и сколько нелегальных агентов?
– К сожалению, критерии сильны размыты. Официально работающей похоронной конторой в условиях действующего законодательства может считаться любой ИП с одним человеком, телефонной трубкой и возможностью получения информации. Вся эта официальность заканчивается постановкой на учет в налоговом органе.
Городские кладбища полностью находятся в нашем ведении, крематории тоже. А вот агентские услуги, этот самый емкий и привлекательный в финансовом смысле рынок, — мы занимаем на нем 30%. 70% — это сторонние организации и не организации тоже. По нашим оценкам, около 400 хозяйствующих субъектов той или иной правовой формы действуют на рынке города, это ориентировочно 2,5 тыс. агентов.
Смертей в некризисный период — около 300–320 в день, по восемь агентов на одну смерть. Они заплатят любые деньги за информацию и переложат ее стоимость на потребителя. На мой взгляд, к этому привела либерализация рынка ритуальных услуг, которая началась в 1990-е годы. Если нет никаких нормативно закрепленных требований к участникам рынка, они и действуют в анархистском ключе.
– Почему уже много лет не удается вывести эту сферу услуг из тени? Откуда чаще всего утекает информация об умерших людях — от сотрудников полиции, больниц или скорой помощи?
– Получают информацию, условно, медики, сотрудники полиции, трупоперевозка — кто угодно. А если у конкретного обладателя персональных данных есть сформированный контакт с черным агентом, он, естественно, его реализует финансово.
– Сколько стоит такая информация в Москве? Эксперты называют сумму в 30–40 тыс. рублей.
– По нашей информации, порядка 20–25 тыс. рублей за факт передачи. Мы же не покупаем и не продаем, поэтому точные цифры можем не знать, они разнятся. Нагрузка в 20–25 тыс. рублей уже сформировала себестоимость для этого черного агента, и она ляжет на плечи конечного потребителя. Он свое возьмет, безусловно, отсюда и возникают 150-тысячные чеки за кремацию.
– Несмотря на заявления о намерении бороться с поборами при оказании ритуальных услуг, проблема до конца не решается. Например, заплатив деньги за весь комплекс услуг, родственники умершего сталкиваются с непредвиденными тратами в морге, на кладбище. Эту проблему можно решить? Что вы для этого делаете?
– Методы — постоянная борьба внутри системы с возможными проявлениями мздоимства на месте: дисциплинарное взыскание, увольнение. Из фундаментальных — создан информационный хребет ГБУ «Ритуал», IT-система, которая работает в сфере организации похорон и фиксирует все административные и хозяйственные операции, осуществляемые сотрудниками учреждения, с последующей оценкой эффективности по KPI. Пять-шесть лет назад «касса» и «договор» были абсолютно абстрактными и не связанными понятиями.
– Какой процент мигрантов работает сегодня в ритуальных услугах? Не боитесь ли повторения истории на Хованском кладбище? На каких столичных некрополях наиболее сложная ситуация?
– Среди 3 тыс. сотрудников ГБУ «Ритуал» нет ни одного мигранта, все — граждане Российской Федерации. Очевидно, что дешевый труд востребован теневиками, окружающими кладбища. Есть места, инфраструктура вокруг которых притягивает мигрантов, например Хованское кладбище. В локации — скопление людей определенной категории, эти люди в поисках работы, они проникают на кладбище, навязывают свои услуги.
– Вы говорите, что ГБУ «Ритуал» контролирует все кладбища. Разве администрация кладбища не может подойти и сказать: «Ребята, а что вы здесь делаете? Покажите ваши документы!»
– Ребята скажут: «Вот патент. Я имею право осуществлять любую трудовую деятельность на основании этого патента где угодно» А разрешение на благоустроительные работы носят скорее уведомительный характер. Все-таки непрепятствование конкуренции и обеспечение полного контроля за деятельностью на кладбище — это встречные поезда.
– Как на кладбищах формируется ценообразование? Есть некрополи, на которых участок стоит дороже московской квартиры.
– Ценообразование реализации прав на размещение семейно-родового захоронения утверждено постановлением правительства. Средняя стоимость 1 кв. м рассчитана и зафиксирована в постановлении правительства Москвы № 570. Дальше включаются, если включаются, коэффициенты, связанные с близостью дорог, объектов инфраструктуры и так далее. Из этого формируется итоговая цена.
– Но место на кладбище не должно стоить 6–10 млн!
– Все-таки амплитуда цен ведь не от 6 млн до 10 млн, а от 100 тыс. рублей до 6 млн.
– Во сколько обойдутся средние — не бедные, но и не роскошные — похороны у ГБУ «Ритуал» без учета стоимости участка?
– Средняя сформировавшаяся стоимость — порядка 70 тыс. за организацию похорон и 30 тыс. — погребение в той или иной форме. Стоимость участка туда не входит, но ГБУ «Ритуал» содержит и даже создает кладбища за свой счет, где места предоставляются бесплатно. Это Ястребковское кладбище, Бутовское (там правда свободные захоронения недавно завершены), Захарьинское, Зеленоградское, в перспективе новое Домодедовское кладбище и некрополь «Белые березки».
Цифровая вечность
– Идет процесс цифровизации похоронной отрасли. Когда появится единый реестр могил на всех кладбищах и реестр свободных участков?
– Мы уже завершили первый этап: оцифровали данные обо всех захороненных на московских кладбищах. Это 7 млн записей, содержавшихся ранее в нескольких тысячах книг. По пяти кладбищам и в этом году по основному конгломерату, Хованскому кладбищу, мы завершили процесс инвентаризации всех мест захоронения. Они будут привязаны к точкам геопозиционирования. Но важен первичный этап: 7 млн покоящихся на некрополях города обрели цифровую вечность.
Цифровизацию мы делаем за счет собственных средств. Да, ГБУ зарабатывает, но тратит на инфраструктуру, которой пользуются все.
– Информация будет в открытом доступе?
– Да, конечно. Уже сейчас мы приступили к выдаче электронных паспортов захоронений. Сведения больше не отражаются в бумажных носителях, хотя, когда мы выдаем электронный паспорт, каждый первый говорит: «Дайте документ» — дублируем выпиской.
Мы планируем внедрить систему личного кабинета на нашем сайте, через который можно будет не просто заказывать услугу (это и сейчас можно в электронном формате по элементарному благоустройству — дистанционно возложить цветы, например), но еще и совершать административные действия по регистрации ответственности, получению разрешения на захоронение, установку надмогильных сооружений. Для того чтобы запустить полноценный клиентский сервис, в том числе по административным действиям, мы инициировали эту программу и близки к ее завершению. Я думаю, что нам потребуется полтора-два года на реализацию задачи в полном объеме.
– На какой платформе будет размещаться единый реестр? На госуслугах?
– Мы функционируем на площадке mos.ru. Вопрос зеркализации этого функционала на другой госплощадке исключительно технический. Первичное значение имеет в принципе оцифровка этого массива, который ранее находился исключительно в ненадежном бумажном формате.
– Насколько защищены будут электронные базы?
– При разработке учитываются все нормы информационной безопасности, сами серверы находятся в ведении города. Никаких привлеченных частных серверов, никаких подрядов — все должно находиться внутри государственной структуры, муниципальной структуры, самого муниципалитета.
– Будет ли информация о свободных участках в цифровом виде?
– Безусловно, по результатам инвентаризации. Уже сейчас по результатам, например, инвентаризации Хованского кладбища мы видим резервы.
По правилам архитектуры
– Существует ли кладбищенская мода? Если сравнивать наши кладбища, к примеру, с европейскими, то сравнение будет не в нашу пользу.
– К сожалению, это так. Но нужно понимать, что из 100% территорий ГБУ «Ритуал» обслуживает, содержит, формирует процентов пятнадцать, все остальное — зона ответственности человека.
– Дело — в отсутствии культуры погребения или в отсутствии денег? И эти оградки, которые ежегодно красят...
Да, эти перекрашенные, покосившиеся ограды. Предназначение, которое они по некоторым неподтвержденным историческим данным первично выполняли, например защита от небольших зверей, неактуально. По сути, это фиксация статуса могилы — «это мои границы». Но на сложившихся некрополях мы не имеем права вмешиваться в мемориальное самовыражение человека.
– Можно ли ввести определенные стандарты для кладбищ?
– На новых кладбищах мы такие стандарты вводим. На Ястребковском мы намеренно ограничили возможность использования оград. Есть вариативные, доступные формы — например, горизонтально расположенное намогильное сооружение в виде плит. Люди с пониманием к этому отнеслись. Вообще, конечная среда Ястребковского кладбища сформируется через год, полтора, два после его запуска. Оно открыто в начале 2021 года. Как правило, намогильные сооружения устанавливают через год, хотя это тоже в чистом виде традиционализм.
– «Земля должна осесть, это все провалится»?
– Да, как будто нет строительных технологий. Такая потребительская ригидность. Новые кладбища строятся по новому принципу: каждый ряд очерчен дорожками, прямые линии, возможность доступа в процессе захоронения и мемориального посещения.
– Сколько сейчас открытых для захоронения кладбищ в Москве?
– Три: Ястребковское, Алабушевское и Захарьинское.
– Какие кладбища, помимо «Белых березок», планируется открыть?
– Этого в среднесрочной перспективе уже достаточно, потому что, исходя из практики, ежегодная потребность в кладбищах, открытых для свободного захоронения, где места предоставляются бесплатно, — 7–8 га. Вводится в эксплуатацию Ястребковское кладбище полезной площадью около 25 га. Хватит ориентировочно на 3,5–4 года. Плюс параллельно реализуется проект Домодедовского кладбища площадью 60 га.
– Какие еще проекты реализуются?
– К концу года на Митинском кладбище появится мемориальное хранилище невостребованных и неопознанных прахов. Ежегодно таких 1,5–2 тыс. Чтобы обеспечить их индивидуальное хранение и вечную память, мы создаем хранилище примерно на 100 тыс. урн. Отмечу проводимую модернизацию Николо-Архангельского и Митинского крематориев. По результату принципиально новые производственные и экологические характеристики.
– Какое из московских кладбищ вы считаете самым красивым, не считая исторических?
– Моим ориентирам больше соответствует Троекуровское. Это первое кладбище, созданное в 1970-х, которое строилось и проектировалось по всем правилам, — архитектуры в первую очередь, причем архитектуры как зданий, так и ландшафта. Этого сильно недостает некрополям города.
– А из старинных кладбищ?
– Введенское, пожалуй. В создании локальных мест захоронения там участвовала другая ментальность. Значительная часть этих объектов архитектурно звучит.
– Когда за границу ездите, ходите на кладбища?
– Конечно. Впечатляют итальянские, особенно новые: мрамор, модернистские скульптуры, комплексы колумбарных стен с бруталистской перспективой, мемориальной мощью и доминантой. Но это не просто наблюдения. Наши новые объекты, малые и крупные на некрополях Москвы, мы стараемся создавать, ориентируясь на международные архитектурные стандарты.
– Бесплатное место на кладбище можно получить только по факту смерти?
– Да.
– Но есть люди, которые заранее заботятся обо всем, в том числе о родственниках, покупают себе место на кладбище, даже ставят памятники с открытой датой смерти.
– Покупка мест заранее, конечно, да. А еще мы реализуем возможность заключения прижизненного договора. В этом прижизненном договоре заказчик, готовящийся отойти в иной мир, обозначает свое волеизъявление по месту захоронения, по перечню ритуальной продукции, по лицу, которое будет ответственным за место захоронения. Но все тот же традиционализм: со времени внедрения, за полтора года, лишь 30 договоров.
И дело вовсе не в безответственности. Здесь большую роль играет какой-то вечный страх перед смертью. Видимо такова ментальность русского человека: незнакомое, неизвестное = страшное. «Не притягивай неприятности», «земля ждать не будет» — эти фразеологизмы слышатся постоянно.
Интересно, что в славянском языческом культе, река-граница между миром живых и миром мертвых называлась Смородина. Этимологическая основа — слово «смрад». Даже на этом лексическом уровне формируется негативный контекст. Но мы движемся в сторону очеловечивания этой отрасли, исключения мифов, непрозрачности, криминальности, закрытости, и хотя это процесс эволюционный, мы по мере сил его максимально революционизируем.