80 лет назад, 16 марта 1941 года, родился Бернардо Бертолуччи, один из крупнейших кинорежиссеров XX века. В этот день «Известия» вспомнили основные вехи творческой биографии великого итальянца, а заодно о том, как секс, марксизм и буддизм помогали режиссеру разговаривать со зрителями о власти, любви и смерти.
Сын за отца
Бернардо Бертолуччи родился в Парме. Много раз обращали внимание, что из большой пятерки итальянских кинорежиссеров четверо (Бертолуччи, Феллини, Пазолини и Антониони) появились на свет в провинции Эмилия-Романья и только аристократ Висконти по происхождению — ломбардец. В этом нет ничего удивительного: северо-восточный регион Италии всегда был ее научным и образовательным центром, здесь находится Болонский университет, один из старейших в мире. Культурный слой интеллигенции здесь во все времена был не тонок.
Принадлежал к этому слою и Бертолуччи-старший — довольно известный в послевоенной Италии поэт. Семья жила в Риме, Атиллио Бертолуччи был своим в самых разных кругах — издательском, театральном, киношном. Когда Бернардо исполнилось 15, отец помог ему опубликовать первые стихи (Бертолуччи-младший будет вполне серьезно заниматься литературой всю жизнь), а пять лет спустя, когда молодой поэт увлечется кино, позвонит другому начинающему режиссеру — Пьеру Паоло Пазолини, которому тоже когда-то помог напечататься.
Пазолини позвал Бернардо на съемочную площадку своего дебютного фильма «Аккатоне» ассистентом. Пазолини был в два раза старше Бертолуччи, но так получилось, что в кино они пришли одновременно, да и темы их интересовали примерно одни и те же — секс, власть, насилие и революция. Разумеется, эстетически Пазолини оказался куда радикальнее своего младшего товарища, но политически и культурно они были единомышленниками. Достаточно сказать, что первый фильм Бертолуччи «Костлявая кума» (1962) снят по рассказу Пазолини.
Творчество Бертолуччи легко разбивается на три периода. Первый, впрочем, никак нельзя назвать ученическим: и «Костлявая кума», и «Перед революцией» (1964), и «Партнер» (1968) — вполне профессиональные, крепкие работы. Другое дело, что как художник и мыслитель молодой Бертолуччи еще не состоялся, еще слишком сильны были чужие влияния, еще не созрело собственное художественное высказывание. Ждать, впрочем, оставалось недолго.
В ожидании коммунизма
Фильм «Перед революцией» (не будем касаться его художественных достоинств) поражает в первую очередь пророческим названием. Италия, как и вся Европа середины 1960-х, действительно ждала революцию — и дождалась в виде событий 1968 года. Поражение этой прокси-революции обернулось для Италии «Свинцовыми семидесятыми», эпохой политического насилия, коррупции и терроризма. Для Бертолуччи же мировоззренческий кризис (он был, как и Пазолини, и Висконти убежденным коммунистом) обернулся десятилетием небывалого творческого подъема, временем подлинного режиссерского величия.
Круг интересовавших режиссера вопросов остался прежним, но о власти, любви и насилии он заговорил теперь совершенно новым языком. В «Стратегии паука» (1969) и «Конформисте» (1970), первом фильме «классического Бертолуччи», он исследовал корни возникновения и временного триумфа фашизма с фрейдистских позиций, бесстрашно перемешивая темы предательства, убийства, сексуальных перверсий. Тогда же Бертолуччи начал сотрудничество с оператором Витторио Стораро, и с тех пор его фильмы отличались еще и невероятным визуальным богатством.
Разумеется, Бертолуччи не собирался запереть себя в амплуа режиссера, анатомирующего итальянскую политическую историю, пусть и через несколько специфическую призму. Через два года после «Конформиста» он снимает «Последнее танго в Париже», откровенную до провокационности любовную драму, после которой исполнители главных ролей Марлон Брандо и Мария Шнайдер не разговаривали с Бертолуччи несколько нет. Сейчас «Последнее танго» почти единодушно считается лучшим в истории мирового кинематографа фильмом об отношении мужчины и женщины.
Но подлинным триумфом Бернардо Бертолуччи, его манифестом и магнум опусом стал «Двадцатый век» (1976), грандиозный по замыслу, исполнению и постановочному размаху (свыше 5 часов в полной версии) эпос об Италии первой половины прошлого столетия с Жераром Депардье и Робертом Де Ниро в главных ролях. Фильм был снят как на итальянском, так и на английском: Бернардо Бертолуччи в рамках Родины становилось тесновато.
Смена декораций
Поразительно, но лучшие фильмы Бертолуччи оставались крепко обделены всевозможными премиями. «Конформист» и «Последнее танго в Париже» номинировались на «Оскар», а первый еще и был назван лучшим фильмом года в Италии, но в целом полки в доме Бертолуччи от статуэток не ломились. (Примечательно, что примерно так же обстояло дело и у Пазолини, а вот Висконти, Антониони и Феллини наградами были буквально осыпаны.)
Все изменилось, когда Бертолуччи, перебравшись из Италии в Великобританию, снял фильм полностью на английском языке, да к тому же и в расчете преимущественно на Голливуд. «Последний император» стал плодом нового увлечения Бертолуччи — Китаем и буддизмом. Подробное и вновь очень длинное жизнеописание правителя Манчжоу-Го и последнего монарха государства Цин Пу И принесло режиссеру девять «Оскаров» и полный набор главных «Давидов ди Донателло» (главная итальянская кинопремия). К «Последнему императору» невозможно придраться. Это высококлассное кино, но выверенность его, как историческая, так и интонационная, точный расчет на вкусы заокеанских киноакадемиков — это, конечно, очень далеко от того, что Бертолуччи снимал еще за 10 лет до этого.
Он создал еще несколько фильмов — все на английском, некоторые («Ускользающая красота» и «Мечтатели») имели и кассовый, и медийный успех. Однажды Бертолуччи попытался повторить успех «Последнего императора», сняв «Маленького Будду», визуально роскошный кинокомикс по основам буддистского вероучения. Громкий провал (бюджет в 9 раз превысил сборы) мало повлиял на живого итальянского классика: он никогда не гнался за успехом «в моменте» и — вещь совершенно поразительная — всю свою карьеру снимал только то, что хотел.
По фильмам Бертолуччи сложно изучать реальную историю ХХ века, зато они служат прекрасной иллюстрацией того, как менялись взгляды на мир у европейских интеллектуалов второй половины этого столетия — от ожидания революции до ощущения нирваны.