Hardcore History — название одного из двух популярных подкастов, которые американский политический комментатор Дэн Карлин ведет с 2005 года. Выходящая теперь на бумаге книга, в сущности, представляет собой альманах подкастов о разных периодах мировой истории, скрепленных на живую нитку актуальной апокалиптической тематикой. Критик Лидия Маслова заинтересовалась теорией и практикой конца света в разные эпохи и представляет книгу недели — специально для «Известий».
Дэн Карлин
Хардкорная история. Апокалиптические моменты от древности до наших дней
Москва: Эксмо, 2020. — [пер. с английского Т.О. Новиковой]. — 288 с.
Выход книги на русском удачно совпал с пандемией коронавируса — хотя и не концом света, но всё же большой неприятностью. Однако болезням, как возможной причине гибели человечества, посвящена лишь одна, не самая большая глава в середине сборника — «Пролог пандемии?», рассказывающая о средневековой чуме и испанке начала ХХ века.
Содержательно в «Хардкорной истории» преобладают два основных блока: один посвящен коллапсу бронзового века, другой — современной нам гонке ядерных вооружений. В начале стоят еще две маленькие главки, имеющие косвенное отношение к теме апокалипсиса, который «всегда близок». Первая — «Действительно ли трудные времена закаляют людей?» — пытается объяснить читателю смысл такого сложного социально-психологического понятия, как стойкость (самыми стойкими людьми на планете автор назначает современных афганцев, уже 40 лет ведущих войну с разными противниками). Вторая — «Страдания детей» — рассказывает о педагогических практиках, порой довольно зверских, выработанных человечеством за время его существования:
Автор цитаты
«Важность родителей и воспитания ими детей признаны почти повсеместно. Как и стойкость, это аспект человечности, исключительное влияние которого на взросление человека мы осознаем почти инстинктивно»
Внутреннюю логику своего выбора именно этих подкастов для книги Дэн Карлин обосновывает во вступлении, вызывающем подозрение, что мы имеем дело с виртуозным болтуном, способным на все лады повторять одно и то же много раз подряд разными словами, чтобы надежней вдолбить информацию в голову реципиента. Обычно этим умением блестяще владеют радиоведущие, каким до прихода интернета и был Карлин, на слух воспринимающийся гораздо интереснее, чем на письме. Его грандиозные подкасты, с музыкой, прямой речью исторических персонажей, напоминающие радиоспектакли (например, почти шестичасовой, в буквальном смысле бомбический подкаст о ядерном оружии «Разрушитель миров», упакованный в книжную главу «Быстрый и мертвый»), при переносе на бумагу заметно проигрывают.
Великолепное интонирование Дэна Карлина, придающее его рассказам дополнительный саспенс, на письме, увы, пропадает. Вместо этого, несмотря на все редакторские старания, возникает ощущение, что с письменной речью ему как-то несподручно управляться. Например, не всегда понятна логика, по которой автор часть своих рассуждений отправляет в сноски, в силу особенностей верстки торчащие сбоку основного текста (а иногда и растягивающиеся на всю высоту страницы) и рассеивающие внимание.
Создается впечатление, как будто ты слушаешь подкаст, озвученный обычным голосом («Ассирия стала первой великой империей следующей эпохи — железного века»), а сбоку еще кто-то потихоньку пришепетывает тебе в ухо важные ремарки с полей («В этой части мира»). Порой, торжественно сообщив: «Для участников война может быть как негативной, так и позитивной», Карлин делает сноску, чтобы игриво подмигнуть: «Именно поэтому государства и идут на риск. Если бы победившее государство ничего не получало, то сама идея войны была бы бессмысленной, не так ли?» или задать пустопорожний риторический вопрос: «В той же эпидемии Перикл потерял двух сыновей и очень горевал по ним. А кто бы не горевал?»
Одной из важных идейных скреп сборника, своего рода шампуром, на который нанизан шашлык из подкастов, служит фильм 1968 года «Планета обезьян». Чувствуется, эта картина произвела в детстве неизгладимое впечатление на Дэна Карлина и повлияла на его становление как своего рода «историка-стендапера». Подкаст и стендап, в общем-то, близкие родственники: в обоих успех основывается на хорошей дикции и большом запасе анекдотов.
Знаменитый финальный кадр «Планеты обезьян» с ушедшей в песок статуей Свободы автор вспоминает как метафору в связи с разными погибшими цивилизациями, в том числе и с Римской империей, которая служит ярчайшим примером краха социальной системы, казавшейся несокрушимой. Рассказывая о древнеримской армии, Карлин отмечает: «В период расцвета империи армия была многонациональной и состояла из профессионалов со всех концов истории». Смешная оговорка/опечатка «со всех концов истории» (вместо «империи») в данном случае очень кстати.
История в представлении Карлина — самая обманчивая наука, в которой не найти концов, большинство которых свисает в мутную воду предположений. Всё то и дело расплывается цветными пятнами гипотез и версий, и на каждом шагу спотыкаешься о предупреждения: «ученые до сих пор не пришли к единому мнению», «античные источники очень ненадежны, и в цифрах расходятся даже лучшие специалисты», «если это действительно так», «есть мнение, что дело обстояло ровно наоборот».
Такими пометками пестрят поля «Хардкорной истории», автор которой, родившийся в 1965 году, — типичный представитель поколения Х с его релятивизмом и скептическим нежеланием слепо доверять никаким источникам. Из скепсиса вытекает отсутствие предрассудков и снобизма: если верить на 100% никому нельзя, то значит, понемножку верить можно всем. Если нет авторитетов, то нет и персон нон грата, и каждый в чем-то может оказаться прав, пусть даже научный истеблишмент считает его шарлатаном (как упоминающийся в главе про детские страдания основатель так называемой психоистории Ллойд Демоз).
А уж если нет никаких объективных законов истории, то можно смело допустить любые варианты развития событий, включая самые фантастические: «Всегда есть возможность, что парадокс Ферми даст сбой, на Землю прибудут разумные существа из других солнечных систем и начнут решать наши проблемы с помощью своей развитой технологии». Эта ироническая надежда, высказанная Карлином в послесловии, явно резонирует с настроением разочаровавшегося в людях героя «Планеты обезьян», верившего только в одно: что где-то во Вселенной рано или поздно должно обнаружиться «что-то получше человека».