Крис Кельми умер более года назад — трагически и нелепо. Сегодня, 21 апреля, ему исполнилось бы 65. Основатель легендарных групп «Високосное лето» и «Рок-Ателье» в последние годы жизни чаще появлялся в скандальной хронике, нежели в разделе «Культура», но это никак не умаляет его заслуг перед русским роком — одним из создателей которого он, по сути, и был. «Известия» вспоминают музыканта и композитора, автора «Замыкая круг» и «Ночного рандеву».
Герой космоса
Как и многие другие герои русского рока, Анатолий Кельми родился в семье, от музыки далекой — отец, Арий Михайлович, был специалистом «Гидроспецстроя», знатоком прокладки тоннелей, метростроевцем. Фамилия Кельми — настоящая, происхождения темного, у самого музыканта были разные версии на этот счет. Слух о том, что настоящая фамилия музыканта Калинкин, был пущен в 1990-е — как считал сам Кельми, Александром Градским.
Крисом же он стал в 1972 году, занявшись музыкальной карьерой всерьез — имя Анатолий казалось ему слишком неподходящим для рок-звезды. Псевдоним был выбран литературно-кинематографический — в честь главного героя «Соляриса» Лема, Криса Кельвина (в том же году вышел и ставший классикой фильм Тарковского).
Музыкой Кельми начал заниматься еще в детстве — уже в пять лет он сносно играл на фортепиано, а в восемь поступил в Московскую детскую музыкальную школу имени И. О. Дунаевского. Отец всё же настаивал на получении «нормальной» профессии — и Крис-Толя поступил на факультет мостов и тоннелей МИИТа (который успешно закончил в 1977-м и даже успел пройти аспирантуру).
В институте царила необычная по меркам СССР начала 1970-х вольница — включая и самодеятельные рок-ансамбли. Одного из сокурсников Кельми звали Владимиром Кузьминым — и именно он научил клавишника с дипломом музыкальной школы настоящим хард-роковым риффам. Кельми к тому времени уже два года как играл в ВИА «Садко», втором составе популярных «Рубинов» — и летом того же 1972-го организует вместе с басистом Александром Ситковецким первый свой «серьезный» состав. Группа была названа «Високосное лето» — и ей суждено было сыграть роль своеобразной лаборатории, в которой создавался рецепт будущего русского рока.
Ситковецкий и Кельми играли музыку, непривычную даже для искушенной (ну, или считавшей себя таковой) московской публики. К тому же они привлекли к сочинению песен молодую поэтессу Маргариту Пушкину, ставшую для нашей рок-сцены одновременно и Патти Смит, и Берни Топином, и музой, и творцом. «Високосное лето» в те дни застоя пропагандировало строгий образец западноевропейского арт-рока, сдобренного изрядной порцией психоделической поэзии. За что периодически подвергалось критике со стороны сторонников соцреализма», — вспоминала потом Пушкина.
«Високосное лето» одними из первых в стране использовали на своих концертах световые эффекты, стробоскопы и даже элементы шок-рока в духе Элиса Купера (Кельми выходил на сцену в черном гимнастическом костюме, на котором светящейся краской был нарисован скелет). Для «самодеятельной» группы они были уже слишком профессиональны — и после триумфальных выступлений на фестивалях в Таллине и Черноголовке «Високосное лето» распалось в 1979 году. Кельми осенью того же года примкнул к «Автографу», новой команде Ситковецкого.
«Автографу» суждено было стать одной из первых «официальных» советских рок-групп, и даже определенная слава за рубежом — их выпускали на гастроли, и не только в страны «народной демократии». Но Кельми покинул состав уже в 1980-м — его влекла не просто театральность, но настоящий театр.
По благословению Марка Захарова, главного режиссера «Ленкома», талантливый клавишник набирает новую группу, аккомпанирующую знаменитым постановкам «Юнона и Авось», «Тиль», «Звезда и смерть Хоакина Мурьеты». Коллектив получил название «Рок-Ателье». Тогда же «Мелодия» выпускает и первую пластинку с песнями Кельми. Он становится профессиональным — и, что было немаловажно в СССР — «выездным» музыкантом.
Замыкая круг
Во время гастролей в Париже с ленкомовской «Юноной и Авось» Кельми удалось осуществить мечту, наверное, любого рок-музыканта: он сыграл вместе с самим Китом Ричардсом. Пьер Карден, давний поклонник театра, решил сделать для актеров и музыкантов «Рок-Ателье» приятный сюрприз и организовал каждому «подарок» по желанию. Как вспоминал Кельми, кто-то захотел сходить в «Мулен-Руж», ну а он — на концерт Telephone, самой популярной тогда французской группы, «разогревавшей» перед самими «роллингами».
С лидером команды Жаном-Луи Обером общительный русский рокер познакомился сам, а вскоре был представлен и Ричардсу, по счастливому стечению обстоятельств оказавшемуся тогда во французской столице. Они сыграли джем на тему Honky Tonk Women — и гитарист величайшей рок-группы мира удовлетворенно признал: «В СССР есть рок!»
Вскоре это было доказано и для самих советских людей — и вновь при помощи Кельми. Показанный в новогоднюю ночь 1988 года Центральным телевидением клип «Замыкая круг» впервые явил стране звезд отечественной рок-музыки. Никто из них, строго говоря, не был под запретом в СССР, но до того момента мало кого можно было увидеть на экране телевизора или услышать по радио (которое, напомним, тогда тоже было всё еще исключительно официозным — первые независимые радиостанции в ФМ-диапазоне появились лишь в 1990 году).
И если Градского или Макаревича всё же знали — благодаря фильмам («Начни сначала» с лидером «Машины времени» в главной роли с успехом прошел в прокате еще в 1986-м) или встроенности в систему советской эстрады, то Жанна Агузарова, Константин Никольский, Валерий Сюткин, Дмитрий Варшавский, Артур Беркут, Марина Капуро впервые «обрели лица» для своих уже довольно многочисленных поклонников. Всего в записи приняли участие 23 вокалиста, включая самого Кельми.
В 1989 году «Рок-Ателье» покидает «Ленком» и отправляется в «одиночное плавание»; песня Кельми «Ночное рандеву» становится крупным хитом. В 1990-е Кельми успешно концертирует, но почти не работает над новой музыкой. У него появляются и проблемы с выпивкой. Но кроме того, сама атмосфера новой жизни странным образом действовала на Кельми — как и на многих других артистов — удушающе. Романтика полулегального существования ушла навсегда, эпоха требовала циничного прагматизма.
«Раньше нас никогда не волновала тема заработков. Деньги приходили и легко уходили, мы не копили и не вкладывали их в банки, в недвижимость», — сетовал Кельми в канун своего 60-летия. В смысле материальном — как бы ни смаковали таблоиды после его смерти размер оставленного наследства — Кельми всегда оставался старомодным артистом-бессребреником, не особо задумывавшимся о деньгах. Зарабатывал он хорошо, но жил, по меркам отечественного эстрадного мира, с его подмосковными замками и персональными самолетами, более чем скромно. «На бутерброды и бутылку хорошего вина хватает — мне достаточно».
Отношения Кельми с алкоголем последние лет пятнадцать его жизни были главным предметом интереса бульварной прессы, обернувшейся не менее «желтым» интернетом. Смерть музыканта, нелепая и обидная, в первый день нового года, стала поводом для лицемерного (часто — с плохо скрываемым ликованием) смакования подробностей последних дней «алкоголика».
Меж тем уход Кельми был столь же трагичен, как и смерти Кита Муна, Бона Скотта, Джона Бонема. Так же не совладавших со всей дьявольской сложностью балансирования на грани, которая требуется от героев рок-н-ролла.