Невероятная душа и щедрость
17 августа Муслиму Магомаеву исполнилось бы 75 лет. Последний раз мы с ним виделись ровно 10 лет назад на его 65-летии. Это был замечательный вечер — на огромном экране транслировался старый концерт Муслима с его великими песнями. Именно тогда я особенно отчетливо осознал, насколько неповторимо, поистине грандиозно его наследие. Только теперь, когда прошли годы, впечатления осели, воспоминания улеглись, приходит настоящее понимание, какой нежности, красоты и обаяния был этот голос, какой светлый был это человек.
Наше знакомство началось еще в 1959 году. Я был студентом второго курса Ленинградского театрального института, и нас привлекли к общественной работе. На стадионе имени Кирова было устроено огромное действо в защиту Кубы, с балетом, песнями и хором. Я был одет кубинским революционером и читал стихи со сцены. Выступал там и Муслим — если не ошибаюсь, пел песню Bandiera Rossa. У меня дома висит фотография, где мы с ним вдвоем смеемся над чем-то в перерыве между репетициями, а в руке я держу бутылку пива.
Потом в наших отношениях была большая пауза, а летом 1980 года мы поехали с Аллой Пугачевой на гастроли в Баку. Помню, в шесть часов вечера был мой авторский концерт, где она выходила с двумя песнями, а в девять — ее творческий вечер, где уже я был гостем и читал три стихотворения. И вот Муслим принимал нас у себя и принимал замечательно. В этот момент он открылся для меня как невероятной щедрости и доброты человек. На его посиделках накрывались большие столы, собиралась местная интеллигенция. Я до сих пор помню совершенно гениальный люля-кебаб, который там подавали.
Однажды Муслим позвал нас к себе домой. У него была квартира в Баку, в которой он почти не жил: такие высокие потолки, немного запыленные огромные портьеры… Мы играли в какие-то телевизионные игры, потом Алла села за рояль: «Мусик, послушай, мы тут новую песню написали». И стала играть «Как тревожен этот путь». Муслим подсел к ней, и так в четыре руки они и играли. Это было почти таинство, совершенно потрясающее впечатление. Я быстро завел Аллу за портьеру и говорю: «Представь: «Огонек», два рояля, красный и черный, и вы играете эту песню». И она говорит: «Да-да, гениальная идея!»
Но так тогда ничего и не случилось. Магомаев остался у себя петь «Фигаро» в опере, Алла поехала в Москву, а я к себе в Питер. В это время Муслим уже чурался сцены, редко выступал — настолько критично относился к себе. А эта идея с двумя роялями позднее неожиданно пригодилась для другого номера, ставшего знаменитым, ― песни «Маэстро», которую Алла исполняла вместе с Раймондом Паулсом.
В том же 1980 году Муслим оказал мне большую услугу, о которой я до сих пор вспоминаю с благодарностью. Он пригласил нас с Аллой на обед к Гейдару Алиевичу Алиеву, который был первым секретарем ЦК КП Азербайджанской ССР. У меня с собой был нотный сборник, его мы торжественно и вручили хозяину. Гейдар Алиевич спросил: «Илья, а у вас разве нет стихотворного сборника?» Я говорю: нет такого. «А можно мы издадим его у себя?» Естественно, я согласился. Я не был членом Союза писателей и издать собственную книгу не имел возможности. И Гейдар Алиевич не обманул, скоро в местном издательстве вышла моя первая книга «Монологи певицы», которую как художник оформила Алла. Там, среди прочих, было стихотворение «Карнавал», которое я посвятил Муслиму Магомаеву. Без него этой книжки просто бы не случилось.
Популярность Муслима Магомаева в Советском Союзе была невероятной. Конечно, немалую роль в этом сыграли и его профессионализм, и обаяние голоса, и редкие человеческие качества. Ты всегда видишь, что за человек перед тобой на сцене. Глаза никогда не врут. И ни для кого не было секретом, какой доброты, искренности и честности был этот человек. Я чувствую людскую фальшь на расстоянии, и в Муслиме Магомаеве ее не было совсем. Лишь большая сердечность, доброта, искренняя любовь к музыке, к людям и к своей единственной, горячо любимой Тамаре Ильиничне Синявской.
Автор — народный артист России, поэт
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
